Колкунова К.А. Религиозные символы в пространстве светского искусства

Текст основан на лекции, прочитанной автором в рамках Религиоведческого лектория в культурном центре «Покровские ворота» 25 апреля 2015 года. Оригинал статьи: http://thezis.ru/religioznyie-simvolyi-v-prostranstve-svetskogo-iskusstva.html

Скандал вокруг оперы «Тангейзер», занимавший наше внимание весной, казалось бы, поутих. Спектакль и руководство театра сняты, дело закрыто за отсутствием состава преступления. Но лежащее в основе этого скандала противоречие между свободой творчества и защитой религиозных (да и любых других) ценностей невозможно разрешить: ни на уровне федеральном, ни муниципальном. В любом случае, очевидно, что это не последний «театральный» скандал — об этом говорят, например, запросы прокуратуры [2] о проверке театрального репертуара.

ФАКТЫ

Напомню, что последний конфликт разгорелся после постановки в Новосибирском государственном академическом театре оперы и балета оперы Вагнера «Тангейзер», премьера которой состоялась 20 декабря прошлого года. В конце февраля было возбуждено административное дело по статье «Об умышленном публичном осквернении религиозной или богослужебной литературы, предметов религиозного почитания, знаков или эмблем, мировоззренческих символов, либо их порче и уничтожении». Дело рассматривалось в Новосибирске и вызвало самые разные отклики в обществе: высказались и искусствоведы, и театральные деятели, и публицисты всех мастей, и представители Церкви, и даже религиоведы.

6 апреля прокуратура отозвала свой протест против решения о прекращении этого дела, и вроде бы обсуждение завершилось. Но предшествовало этому, с одной стороны, несколько митингов в Новосибирске, которые собрали защитники свободного светского искусства, защитники искусства от влияния Церкви, и, с другой стороны, молитвенное стояние «Защитим святыни, спасем Россию», целью которого был запрет постановки, наказание режиссера и директора театра и предотвращение подобных постановок в будущем, призывы если не принять законодательные меры, то создать этическую хартию театральных деятелей для регулирования возможности подобных ситуаций в будущем.

С одной стороны, прекращение административного разбирательства означает победу защитников светского искусства от влияния религии, с другой стороны, директор театра был уволен решением министра культуры Владимира Мединского, и постановка эта была исключена из репертуара театра. То есть несмотря на судебное решение об отсутствии в этом деле состава преступления, по решению министерства культуры и постановка, и директор пострадали.

КОНТЕКСТЫ

Я в данном случае выступаю не как искусствовед и не как театровед, коими я не являюсь, а как религиовед, светский исследователь религии, и меня ситуация вокруг новосибирской оперы интересует в свете размышлений о месте религии в принципе и православия в особенности в публичном пространстве современной России. Потому что, с моей точки зрения, в последнее время это место переосмысляется.

Озвученные выше факты существуют в общественном пространстве с разными интерпретациями и помещаются в различные контексты. Дело о «Тангейзере» становилось предметом политических, этических, эстетических дискуссий — это комплексная проблема, которую очень сложно решать средствами одного подхода, одной точки зрения.

Говоря об этом комплексе, прежде всего нужно осознать проблему терминологии. Потому что авторы, которые писали и пишут о проблемах цензуры в театре или богохульства в театре, как бы они это ни называли, очень по-разному понимают, что такое искусство, современное искусство, опера «Тангейзер».

Что такое религиозный символ? И как он соотносится с предметом религиозного почитания? В качестве обвинения, выдвинутого постановщикам оперы «Тангейзер», звучало, что в опере публично оскверняется «предмет публичного почитания Иисус Христос». Формулировка очень невнятная, поэтому в данном тексте мы будем оперировать понятием религиозного символа, также не самым прозрачным, однако же, подвергнутым определению: «предметы, действия, тексты, изображения, речевые формулы, образы сознания и т.д., репрезентирующие религиозные значения и смыслы, отличные от собственных свойств и содержания» (Религиоведение. Энциклопедический словарь. М., Академический проект, 2006, С. 982). Широта такого определения, хоть и создает определенные трудности, оставляет нам пространство для интерпретаций.

Столь же проблематичным является понятие «традиционный». Иллюстрацией этого является другой театральный скандал, произошедший в городе Сыктывкаре в 2010 году. Член Общественной палаты республики Коми сходил на спектакль «Гамлет» и возмутился тем, что постановка очень нетрадиционная. Гамлет там был одет в современную одежду, временем действия были наши дни — никаких рыцарей в латах, и общее впечатление неправильное. Он тоже подал в суд с формулировкой, что его оскорбили и причинили моральный ущерб. Таким образом, представление о «традиционности» очень ситуативно: то, что кажется традиционным вам, может казаться совершенно не традиционным человеку, который сидит рядом с вами и смотрит тот же спектакль.

РЕЛИГИОЗНЫЕ СИМВОЛЫ В ИСКУССТВЕ

Примером предмета религиозного поклонения, одновременно являющегося религиозным символом, повсеместно встречающегося в современном искусстве — кино, театре, живописи — является крест. Этот символ имеет настолько важное место в христианском наследии, что стал частью некоего общего культурного кода и даже языка (к примеру, выражение «нести свой крест» имеет аналоги в большинстве европейских языков).

Российская история дискуссий о допустимости изображения распятия в нецерковной живописи тянется уже больше ста лет. В 1906 году авангардистка Наталья Гончарова создала цикл работ на религиозные сюжеты.

Наталья Гончарова. Распятие. 1906 г.
Наталья Гончарова. Распятие. 1906 г.

Ее первая выставка в 1914 году была арестована по решению Обер-прокурора Синода с формулировкой, которая звучит очень современно: «Выставленные кощунственные произведения должны быть немедленно убраны с выставки. Нельзя же, в самом деле, допускать умышленное обезображивание святых лиц в виде посмешища среди зеленых собак, лучистых пейзажей и подобной кубической дребедени». Работы были арестованы, но поскольку за них заступились общественные деятели — и бывший министр просвещения, и представитель Академии художеств, и, в конце концов, даже архимандрит Александро-Невской лавры, назвавший стиль Гончаровой близким к древней иконописи, то в конце концов арест был снят.

Похожая история произошла в 2010 году. Во дворе Московского музея современного искусства на Петровке стоит распятие работы скульптора Юрия Орехова.

Религиозные символы в пространстве светского искусства

Эта многофигурная скульптурная композиция вызвала оскорбление религиозных чувств части православных христиан. Последние обосновали это тем, что, во-первых, напротив музея находится Высоко-Петровский монастырь, с улицы видна эта скульптура, и она оскорбляет это место, православный монастырь, а изображение без креста (его роль играет условная решетка) является кощунством по отношению к православной святыне и несет в себе принижение, обесценивание крестного пути Христа. Кроме того, на теле Христа нет набедренной повязки, и это тоже оскорбляет религиозные чувства. Дело не было возбуждено, но был получен ответ [3] от представителей Российской Академии художеств, и он гласил, что для человека, который именует себя православным христианином, жалоба написана безграмотно и неадекватно, и вообще, стыдно должно быть человеку, который жалуется, а не авторам этой скульптуры.

Но художественные произведения создаются не для почитания, не для использования в богослужебных целях, не для сакрализации. Это переложение некоторого сюжета на свойственном художнику языке, с использованием привычной для него техники и комфортной символики. На нескольких примерах посмотрим на тенденции к реинтерпретации образа распятия в современном искусстве.

Художник Маркус Райхер в 1980-90-е годы создал цикл работ «Распятие». Он утверждает, что в центре этого цикла не фигура Христа, а воплощение человеческого страдания. Такая антропологизация идеи распятия, попытка средствами угля и масла выразить человеческое страдание в образе христианского символа очень характерна для современного искусства.

Маркус Райхер. Распятие. 1990 г.
Маркус Райхер. Распятие. 1990 г.

Другой контекст, в который символ распятия может помещаться художниками — экологический. В июне 2015 года в Омске была установлена трехметровая инсталляция местных художниц, создавших условную фигуру Христа из мусора, дабы обратить внимание общественности на проблемы использования отходов. Местные власти под влиянием епархии инсталляцию демонтировали.

Религиозные символы в пространстве светского искусства

На этих примерах мы видим, что художники используют образ креста и крестных страданий как метафору для достижения стоящих перед ними художественных целей.

Пожалуй, особое место занимают изображения, в которых важнее оказывается не образ Христа, а образ креста, на котором оказываются распяты самые разные лица и персонажи. Достаточно распространены фотоперформансы, своеобразные игровые реинтерпретации распятия и крестного пути. В католических странах на Страстной неделе проходят костюмированные шествия, где «разыгрываются» крестный путь и распятие. И в этом смысле такие польские или испанские шествия отличаются лишь тем, что фотография будет выставлена в галерее современного искусства, а католики пройдут по улицам своего городка.

Однако иногда такое добровольное восхождение на крест носит характер эпатажа. Один из самых скандальных примеров — использование распятия в качестве реквизита в концертном туре певицей Мадонной, против чего протестовал Ватикан.

Неоднократно использовался в распятиях персонаж мультфильмов Микки Маус. Есть и знаменитый распятый Санта-Клаус, который символизирует коммерциализацию праздника Рождества. Микки-Маус ничего не символизирует, но он входит в достаточно большой ряд персонажей, которые тем самым оказываются если не приравнены Христу, то во всяком случае сопоставлены ему.

Ряд персонажей массовой культуры, которые оказываются включены в тему распятия, постоянно расширяется. В 2015 году в Перми на Пасху, которая совпала в этом году с Днем космонавтики, появились граффити, на которых Гагарин оказался распят на трубах с шурупами вместо гвоздей. Однако не нужно считать, что это какая-то антирелигиозная пропаганда.Скорее здесь происходит рефлексия того, что в современном мире в определенном смысле Микки-Маус, Санта-Клаус, Гагарин и Иисус Христос стали персонажами одного ряда. Для части общества это персонажи массовой культуры.

Религиозные символы в пространстве светского искусства

В этом смысле скульптура Александра Косолапова, которая называется «Лидер, герой и бог» — наглядный образец, демонстрирующий краткую историю массовой культуры XX века. Здесь марксизм-ленинизм и мания по поводу диснеевских персонажей — то, что Пауль Тиллих назвал квазирелигиями, ставятся в один ряд с христианством.

Религиозные символы в пространстве светского искусства

Подобное осмысление превращения какой-либо фигуры в элемент массовой культуры происходило и в творчестве Владислава Мамышева-Монро, который в серии своих портретов перевоплощался в разные образы и в этих образах фотографировался (его любимые образы — это Мэрилин Монро, Любовь Орлова, Гитлер). Есть среди его образов и Иисус Христос. Он пытается своим творчеством переосмыслить эти образы именно как символы массовой культуры, и поэтому они для него оказываются стоящими в одном ряду. Любопытно, что сам Мамышев-Монро считал своими главными персонажами Мэрилин Монро и Гитлера, как воплощение добра и зла — то есть Иисус Христос в данном случае персонаж второго ряда.

Нельзя, разумеется, упомянуть и политические смыслы, привносимые в распятие как символ. Впрочем, пример из Латвии с распятием президента Путина сложно отнести даже к современному искусству.

Религиозные символы в пространстве светского искусства

«ТАНГЕЙЗЕР»: МНЕНИЯ

Мы видели, что распятие как символ может приобретать дополнительные, подчас нерелигиозные смыслы. И появление его не является чем-то редким — это, по официальным данным, самый узнаваемый религиозный символ. Вполне ожидаемо и предсказуемо, что крест появляется и в театральных постановках, в кинофильмах, в искусстве.

В постановке «Тангейзер» использовался образ не только креста, но и Христа — и это как раз то, чему было посвящено обсуждаемое административное дело. Основной пункт обвинения — искажение евангельского образа Христа. Попытаемся показать те позиции, которые были озвучены по этому поводу. Охватить все точки зрения, конечно, было бы трудно, поскольку не высказался по вопросу только ленивый. Но в целом участники дискуссии распадаются на две части: одна защищает «Тангейзер», другая каким-то образом пытается его раскритиковать, закрыть и отменить.

Защитники — это религиоведы, театроведы, журналисты, культурологи. В качестве защитников-религиоведов я имею в виду экспертов, которые выступали на судебном заседании — преподавателей из МГУ и РГГУ В.В. Винокурова и Б.З. Фаликова. Как свидетели защиты, они пытались доказать суду в своих выступлениях, что образ Христа в спектакле является выдумкой, метафорой и не является сакральным ни для кого, а если какие-то верующие люди пришли в театр и увидели на сцене сакральный образ Христа, то это скорее признак их недостаточной образованности.

Борис Фаликов: «Если верующий верит в высшую реальность, для него эта реальность абсолютна, в то время как вымысел не может быть для него абсолютной реальностью, поэтому если он смотрит на сцену, видит вымысел и принимает его за абсолютную реальность, то он в религиозном отношении невежественный человек. И Церковь должна что-то с этим делать, образовывать этого человека, чтобы он не видел абсолютную реальность там, где ее нет».

Еще один момент, который подчеркивают защитники «Тангейзера», состоит в том, что если смотреть спектакль от начала до конца, не вырывая отдельные сцены, то этот спектакль нравоучительный — о режиссере, который поставил такой безнравственный фильм, а потом страдает и мучается, оказывается потерян для сообщества, изгнан и т.д. Мораль в том, что не надо идти против этих самых религиозных и общественных норм. Но, к сожалению, люди, которые жалуются, ушли после первого действия и спектакль не досмотрели, либо вообще спектакля не видели.

Чаще всего защитники «Тангейзера» бьют тревогу по поводу воцарения цензуры, высказывают опасения, что грядет эпоха тотального контроля со стороны государства и/или Церкви за тем, что происходит в театрах и шире — в искусстве. По их мнению, современное искусство должно расширять границы, делать людей более терпимыми, примирять с разнообразием современной реальности, а если мы будем все запрещать и ограничивать, то никакой терпимости и толерантности у нас не будет.

Защитники «Тангейзера» очень боятся возврата к цензуре времен Российской империи, а также возрождения советской идеологии, где есть нормативная культура, и ничего кроме нее быть не может. Эта культура очень консервативна, транслирует вполне определенный набор ценностей, исключающий все остальные. Они говорят о советизации культуры, искусства.

Противоположная точка зрения, состоящая в том, что «Тангейзер» — это воплощение чего-то опасного, с чем немедленно надо бороться, представлена политическими деятелями и представителями Церкви. И тут есть очень интересный момент, который связан с определенным периодом времени, когда этот скандал произошел. Ярослав Нилов, председатель Комитета Госдумы по общественным объединениям и религиозным организациям, говорит, что лучше привлечь одного режиссера к ответственности, чем позволить многим режиссерам творить то, что будет порождать желание мстить и устраивать теракты. Это отсылает нас к ситуации с Шарли Эбдо. Неясно, кто будет мстить и совершать теракты — оскорбленные православные? Или мусульмане, которые почему-то решат защитить оскорбленных православных? Логика здесь весьма условная, но этот тезис будет озвучиваться не раз, видимо, потому что память о теракте в Париже еще очень свежа.

В этом дискурсе религиозные символы оказываются поставлены в ряд, принципиально отличный от того, в который их ставили художники конца XX века (религиозные символы как часть массовой культуры): для политических деятелей и сторонников консервативной линии подобное использование религиозных символов стоит в одном ряду с порнографией, педофилией, матом и любой другой патологией. Более того, критики  «Тангейзера» жалуются не только на оскорбление религиозных чувств, но и, например, на то, что в спектакле есть голые женщины, а Христа изображает полный артист. Все это оказывается тесно связанным. Выдвигаться будет и аргумент о том, что это государственный театр, и деньги налогоплательщиков идут на порнографию и оскорбление религиозных чувств.

Позицию Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества озвучил его глава, протоиерей Всеволод Чаплин. Он призывает законодательно запретить любую форму кощунства в любом виде искусства и в театре в частности, потому что это нарушает не только закон, действующий в стране, но и «высшую правду». Апелляция, выводящая нас за пределы светского дискурса, которая кажется совершенно не приемлемой для оппонентов.

Вообще, стороны этой дискуссии говорят на принципиально разном языке, и все они уводят дискуссию за пределы разговора о спектакле, о его художественной ценности, об образах, которые его составляют, и выводят на разговор о политике, идеологии. То же самое относится к большинству дел с обсуждением театральных представлений.

Противники «Тангейзера» часто апеллируют к театральным скандалам в Европе. Там, если на сцене появляются актеры в образе служителей культа, это тоже вызывает резонанс. Но в европейских странах существуют каналы, по которым проводятся дискуссии: существуют информационные площадки, проходят журнальные обсуждения, а у нас просто никто не знает, как это обсуждать. Поэтому письма президенту или патриарху — основной жанр жалобщиков.

РЕЛИГИЯ КАК ПУБЛИЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ

Я не буду вдаваться в подробности театральных скандалов, просто отмечу, что «Тангейзер» и «Идеальный муж» — не единственные в своем роде. Основная претензия ко всему множеству скандальных постановок — неудачное изображение священнослужителей (например, он пьяница). Это воспринимается публикой особенно болезненно.

В завершение я хотела бы отметить, что все участники этой дискуссии признают, что христианство сформировало культуру, все европейское и русское искусство — изобразительное, архитектурное. Вопрос в том, что происходит с христианскими символами, когда мы говорим не о высокой культуре — церковной архитектуре или иконописи, а о низкой культуре, если пользоваться терминологией М.М. Бахтина.

Когда мы имеем дело с карнавалом, все эти религиозные символы оказываются перевернуты, трансформированы. Если в Средние века эти две культуры существовали параллельно и не пересекались, разграничивались по времени (есть время для карнавала, когда мы можем делать все, что хотим, а есть все остальное время, когда мы должны быть уважительны и проявлять свои религиозные чувства совсем иначе), то в современном мире эта высокая и низкая культура оказываются не разграниченными — ни территориально, ни во временном порядке.

И если в средневековом традиционном обществе театр представлял низовую культуру, перевернутые смыслы — это развлекательное шоу, играющее на не всегда хороших сторонах своих зрителей, то в современной культуре театр становится частью высокой, элитной культуры — число людей, которые ходят в театр, сокращается с каждым годом. Но означает ли это, что театр больше не может переворачивать религиозные смыслы и символы, как он это делал сотни лет своего существования? Это первый момент.

Второй момент: преамбула закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» говорит, что православие является культурообразующей религией, которая сформировала российскую культуру. Это факт: православие подарило эти символы российской культуре. Теперь, когда российская культура пытается эти символы использовать, причем не всегда предсказуемым образом, для Православной Церкви есть несколько вариантов реакции: 1) не надо трогать наши символы (консервативная позиция). С моей точки зрения, столь же уместна будет и обратная реакция: 2) как здорово, что вы продолжаете использовать наши символы, значит, это часть нашей культуры, значит, эти символы продолжают жить, раз вы продолжаете их использовать в светской культуре.

История с «Тангейзером» очень точно показывает по крайней мере одну вещь — в России есть два круга культуры, которые друг друга очень плохо понимают, у которых разные ценности и интересы, и им очень трудно найти общий язык — несмотря на то, что те самые религиозные символы у них общие. Потому что, повторюсь, христианство в целом и православие в частности заложили основы отечественной культуры еще тогда, когда ни создателей «Тангейзера», ни его критиков не было. И сейчас, когда религиозные символы выходят в нерелигиозную среду, в публичное пространство, мы находимся в поле диалога, и то, как мы будем вести этот диалог, зависит от нашего отношения. Светские деятели искусства могут проявлять уважение к религиозным символам и ценностям в своем творчестве, а православная общественность может видеть в появлении религиозных символов в театральном и изобразительном искусстве не оскорбление, а мечту, тягу к чему-то недостижимому и не всегда знакомому.

Ссылки:

[1] Ксения Колкунова: http://thezis.ru/author/ksenia-kolkunova

[2] запросы прокуратуры: http://www.novayagazeta.ru/arts/68879.html

[3] был получен ответ: http://www.rah.ru/news/detail.php?ID=15046