Массовое религиозное сознание в России, противоположное атеистическому, сложилось в постсоветский период, и к концу 2000-х годов вступило в период своего расцвета. По существу на территории России, да и многих стран СНГ, за исключением Украины, сформировалась общая система понятий и символов, которые определили представление людей о том, что такое религиозность, каким должен быть набор «правильных» религий, какими принципами надо руководствоваться в отношении к иным конфессиям. Основными принципами российской гражданской религии (как можно с известной долей условности назвать это явление вслед за Робертом Беллой) стали верховенство и монолитность традиционных религий, православие как государствообразующая сила и источник патриотизма, православные как единая сила, религиозные меньшинства как неизбежное зло, отечественная духовность как часть антизападного и антидемократического мировоззрения.
Безусловно, понятие гражданская религия имеет различные трактовки, но в данном случае мы рассматриваем это понятие, как сумму массовых представлений общества, каким-либо образом касающихся религиозной сферы. Исследователь феномена гражданской религии Владимир Легойда, опираясь не только на труды Р. Белла, но и на другие интерпретации американских ученых, выделил несколько подходов. В первом подходе под гражданской религией понимается определенный набор сакральных идей, символов и ритуалов, разделяемый подавляющим большинством американцев и являющийся основой национальной самоидентичности, а также служащий способом национальной консолидации, не задевающим личных религиозных взглядов американцев. Вторая трактовка предлагает рассматривать американскую гражданскую религию прежде всего как культ государства, в центре которого находится идея избранности американской нации. Сторонники третьей точки зрения полагают американскую гражданскую религию компромиссным альтернативным вариантом традиционным верованиям.
Правда, Легойда резонно отмечает, что есть и четвертое направление. Оно «выступает против того, чтобы рассматривать гражданскую религию в качестве реально существующего феномена, отказывает ей в собственной онтологии и считает концепцию гражданской религии в лучшем случае чем-то вроде веберовского идеального типа – не служащей адекватным отражением реальности интеллектуальной конструкцией, которая может помочь исследователю понять некоторые процессы в американской общественно-политической жизни [Легойда В.Р. Гражданская религия: pro et contra. Государство. Религия. Церковь. В России и за рубежом. Информационно-аналитический бюллетень РАГС. 2002, № 2. URL: http://www.religare.ru/2_1555.html].
Российский феномен гражданской религии можно рассматривать с точки зрения всех этих подходов. В нем есть и ритуалы, и символы, и национальная гордость, и культурно-историческая и национальная самоидентификация, отождествление развития религии и государственности. В рамках масс-медиа, в общественных дискуссиях эти символы и ритуальные заявления транслируются повсеместно, однако собранные воедино они становятся еще большей условностью, чем каждый по отдельности. Элементы массовых представлений о религиозном мире России формируют иллюзорное представление о реальности и ставят проблемы новых подходов к исследованию религиозного сознания и религиозной жизни.
Православный монолит
Восприятие религии в общественном сознании России основывается на четко определенном наборе понятий. К ним относится представление о православности большинства россиян, об абсолютном авторитете Русской православной церкви, а также о том, что Россия – это православная страна, которая сохранила традиционную культуру в отличие от либеральной Европы. В этом духе высказываются представители Московского патриархата, старающиеся создать государственную церковь в формально светском государстве, и многие политики, для которых защита традиционной религии и православных ценностей становится символом и инструментом успешной карьеры. Вся сложность исследования массового религиозного сознания заключается в том, что православность часто является просто способом самоидентификации, а не реального исповедания какой-либо веры, и следствия из этой декларативно провозглашенной веры могут быть самыми неожиданными.
Наиболее удачная попытка посмотреть за занавес общепринятых религиозных символов была сделана в книге «Новые церкви, старые верующие – старые церкви, новые верующие. Религия в постсоветской России (Под ред. Киммо Каариайнена, Дмитрия Фурмана. М.; СПб.: Летний сад, 2007. 400 с.). Вышедший сборник статей стал продолжением фундаментального социологического исследования, начатого еще в 1991 году (последний опрос был проведен авторами в 2005 году). Результаты первого этапа работы были опубликованы в книге «Старые церкви, новые верующие. Религия в массовом сознании постсоветской России» (Под редакцией проф. Киммо Каариайнена и проф. Дмитрия Фурмана. М.; СПб.: Летний сад, 2000).
Эволюцию отношения к религии в российском обществе, по мнению авторов первой базовой статьи сборника – главного научного сотрудника ИЕ РАН профессора Дмитрия Фурмана и директора Института Евангелической Лютеранской Церкви Финляндии Киммо Каарийнена – «Религиозность в России в 90-е гг. ХХ – начале ХХI века», можно представить в виде движения маятника от тотальной православной религиозности к размыванию и модернизации, а затем обратно. Постепенно, к постсоветскому времени, движение этого маятника затухает. Смену православия атеизмом авторы объясняют естественной реакцией на подавление любой свободной мысли: «В России воздействие модернизационных процессов на религиозную сферу принимает формы, в значительной мере отличные от тех, которые оно приняло в большинстве европейских стран. Крайний традиционализм православной церкви, ее полная, особенно с петровских времен, зависимость от самодержавного государства, жесткость и формализм идеологического контроля со стороны церкви и самодержавия подталкивали русское общество не к поискам новых форм религиозной жизни, а к идеологиям, прямо противоположным официальной идеологии «православия, самодержавия и народности», атеистическим». Именно заслоны на пути свободной религиозной мысли направляли общественную мысль в антирелигиозном направлении. В советское же время ситуация изменилась – легче было быть верующим, чем неортодоксальным марксистом.
Когда маятник качнулся в 1990-е годы к вере, то в обществе, как отмечается в книге, сложился «проправославный консенсус». Авторы подчеркивают, что этот консенсус общенациональный, так как «очень хорошо» и «хорошо» к православию относятся и неверующие, и атеисты, и колеблющиеся. Причем, доверие к РПЦ в российском обществе априорное, и оно не связано с реальным положением дел в церкви, с какими-либо действиями священнослужителей, с их моральным, образовательным и культурным уровнем. О социальном составе духовенства рассказывает одна из статей сборника (Николая Митрохина) с говорящим названием «Социальный лифт для верующих парней с рабочих окраин: епископат современной РПЦ».
Общественное сознание наделяет церковь несколькими ключевыми качествами – это ее «надмирность», неизменность и национальный характер. Большинство россиян считает, что РПЦ должна ограничиться духовными вопросами, а не решать общественные, политические и социальные проблемы. Церковь оказывается отстраненной от общества. Но тогда в чем смысл подобного представления о православии? Ответ на этот вопрос следует из аморфности самого по себе «проправославного консенсуса». Как подчеркивают авторы, только так «церковь может объединять современных русских с их предками, олигарха и нищую старушку, «братка», который между разборками вполне может дать деньги на церковь, и генерального прокурора, недавно призвавшего ввести институт полковых священников, правительственных чиновников и «коммуно-патриотическую» оппозицию. РПЦ – неизменный сакральный символ «русскости», «русской духовности» и русского единства».
Процесс превращения православия в религию придающую вес в обществе, в «надмирный» символ, санкционирующий земное существование, происходит по мере эволюции общественного сознания в антидемократическом направлении, по мере относительной стабилизации за счет отказа от демократических институтов. Церковь и власть, отмечается в сборнике, «снова вместе, как до революции 1917 года, и укрепляют друг друга». Православность президента Путина способствует его религиозности, а церковь переносит на Путина свой авторитет. Православность еще не стала условием карьеры, но уже превратилась в признак социальной респектабельности.
Безусловно, для социологов важно, кого можно назвать «традиционными верующими», последователями РПЦ. Пытаясь выявить хотя бы примерное число людей, которые сознательно исповедуют православие и являются в некоторой степени церковными, авторы книги отобрали лиц, которые удовлетворяют довольно строгим критериям для размытой в целом православной религиозности. В понятие «традиционные верующие» входят те, кто 1) идентифицируют себя как верующих; 2) верят в Бога, с которым можно вступить в личные отношения (а не в «жизненную силу»); 3) считают себя православными и 4) или а) посещают церковь не реже раза в месяц, или б) часто молятся. Эту категорию авторы назвали ядром всех верующих – в 1991 году таких было 3%, в 1996 – 6%, в 1999 – 7%, в 2005 – 8, 8%. Однако Каариайнен и Фурман замечают, что и ядро верующих им приходилось щадить и не применять на самом деле строгих критериев, так как 15% «традиционных верующих» не верят в загробную жизнь, 30% не признают воскресение мертвых, 13% никогда не причащались и т. д.
Для того, чтобы сделать выводы о природе и дальнейшем развитии сложившегося в нашей стране особого «консенсуса», социологи приводят еще массу данных о социально-демографических и психологических характеристиках верующих, о соотношении религии и морали, религии и политики. Несмотря на все сложности и парадоксы посткоммунистического развития Россия идет в русле общемировой тенденции, которая условно называется «приватизацией религии», когда ослабляется роль религии как внешней по отношению к индивиду силе, способной заставить его верить в определенные догматы и совершать какие-либо действия. Рассуждения о перспективах российской религиозности приводят авторов к заключению, что отличительной чертой России является слабая самоорганизация гражданского общества, а отсюда стремление к воссозданию государственной церкви и православия как всеобщей официальной идеологии этого общества: «при этом людей, которых действительно можно назвать религиозными, в нем – крохотное меньшинство, перспективы роста которого – очень сомнительны, а моральная эволюция общества идет совершенно независимо от церкви. На наш взгляд, возникает болезненная и чреватая конфликтами ситуация». Утешением можно считать то, что Россия, по мнению ученых, неизбежно развивается в демократическом направлении, и установление контроля над обществом, как прежде, уже невозможно. Современное российское общество все-таки на порядок свободнее, чем в советское или в царское время.
Проект АРЕНА
Социологические опросы, которые касаются исповедания православия в России, столь противоречивы, что определенный вывод об осознанной вере россиян сделать трудно – то получается, что большинство называет себя православными, то оказывается, что 5% только что-то знает о вере в Иисуса Христа и регулярно посещает храмы. Проведенное в 2012 году масштабное исследование «АРЕНА: Атлас религий и национальностей» показало, что православность населения далеко не так монолитна, а страна в целом стала не столько постсекулярной (советский период скорее был псевдорелигией), сколько постправославной. Россия перестала быть страной какой-либо тотально покрывающей все ее просторы и всех граждан идеологии, будь то православие или коммунизм.
Анкета в рамках проекта АРЕНА включала в себя вопросы по вероисповеданию, по религиозной практике, социально-психологическим характеристикам, национальности и социально-демографические параметры. Число людей, сознательно определяющих свою принадлежность к неправославной конфессии в ходе по-прежнему находится в пределах ошибки выборки (таков группы католиков, старообрядцев, протестантов, отдельно и не совсем корректно был выделен вопрос «исповедую пятидесятничество», хотя это также протестантизм). Однако же и православных, принадлежащих к РПЦ, в этом опросе 41% (эта цифра появлялась и в других опросах ФОМа и Левады-Центра, когда людям предоставляли на выбор разные конфессии, а не просто спрашивали – являетесь ли Вы православным?). При этом, опрос отчетливо фиксирует неправославную христианскую религиозность в массовом сознании населения в целом. 4% по России в целом ответили, что исповедуют христианство, но не принадлежат ни к какой конфессии. Эта группа впервые была выделена в общероссийском опросе, и это наиболее эксклюзивные данные из полученных в ходе опроса.
Атлас религий, прежде всего, фиксирует массовое сознание, в котором присутствуют самые общие вещи, от которых не следует ожидать какого-то прорыва. Опрос проведен по заказу и по анкете Службы «Среда» по методологии МегаФОМа: исследуемая совокупность: городское и сельское население России в возрасте от 18 лет и старше. Выборка репрезентирует городское и сельское население субъектов России в возрасте от 18 лет и старше. География опроса: Исследование проходит в 79 субъектах РФ, где проживает 98,8% населения РФ (по данным переписи населения 2010 г). Отобранные субъекты РФ представляют все федеральные округа и позволяют сопоставлять результаты. В 4 субъектах РФ исследование не проводилось. Это Чеченская Республика, Республика Ингушетия, Чукотский автономный округ, Ненецкий автономный округ. Исходя из объяснения самого ФОМа, стоимость и сроки проведения исследования в этих регионах значительно выше из-за труднодостижимости населенных пунктов, проблем с транспортом и т.п.
Количество респондентов: 56 900 человек. В каждом субъекте опрашивается 500–800 респондентов. Метод: стандартизированный опрос населения. Статистическая погрешность — по России в целом — не более 1%, по региону – не более 5,5%.
Православие по-прежнему остается крупнейшей конфессией России, которая, так или иначе, консолидирует людей. После православия по численности идут только просто верующие в Бога без конфессии (25%). 41% православных, принадлежащих к РПЦ, — это хорошая попытка раздробить те 80%, которые считают себя православными. Все-таки называть себя православным, то есть русским или русским по культуре, это социальная норма в современной России – люди делают это машинально просто, потому что живут в этой стране и не хотят быть изгоями (православный=патриот во всех смыслах). С Церковью себя готовы ассоциировать в два раза меньше, и здесь становится ясным – православная самоидентификация имеет пределы, она ограничена и вполне может идти на убыль.
Традиционные и нетрадиционные религии
Понятие «традиционная религия» прочно утвердился в российском сознании с середины 1990-х годов. После принятия в 1997 году Закона о свободе совести «традиционными» стали называть православие, ислам, буддизм, иудаизм, упомянутые в преамбуле закона (понятия «традиционные религии» в самом тексте закона не было и нет).
В массовых опросах ответы респондентов о месте и роли разных религий зеркально отображает стереотипы, созданные СМИ и представителями РПЦ. Исследования социологов Д. Фурмана и К. Каариайнена показали, что общество выбирает конфессии не по принципу близости к христианству и к РПЦ по вере, а по идеологическим признакам (набор четырех традиционных религий и все остальные): «Единственным объяснением отмеченного ранжирования может быть только то, что ислам, буддизм, католицизм и иудаизм — это традиционные религии нерусских народов России. Тогда как евангелические деноминации (лютеранство, баптизм или адвентизм и др.) «вторгаются» в сферу, где им нет места, создавая возможность выбора там, где его не должно быть». Еще одно свидетельство настороженно-негативного отношения к инославным, особенно новым (для основной массы россиян) конфессиям — недовольство теми видами их деятельности, которые в обыденном сознании ассоциировались с прозелитизмом. К 2005 г., отмечают социологи, эта тенденция стала доминирующей. Так, 55% россиян считали, что нельзя позволять нетрадиционным для страны деноминациям покупать (строить) для религиозных целей здания; 60% — проповедовать в общественных местах; 66% — распространять свои издания; 62% — открывать религиозные школы; 62% — проповедовать по телевидению[1].
Исследователи подчеркивают потенциальную опасность ситуации, когда виртуальная готовность поддерживать «традиционные религии» и противодействовать нетрадиционным не подкреплена практической верой: «Данные опросов позволяют говорить об увеличивающемся разрыве между усилением идеологической роли религии, нетерпимости к иным конфессиям и нерелигиозным взглядам и очень низким уровнем институциональной религиозности. Общество все более заявляет о себе как о религиозном, оно готово к установлению над собой идеологического контроля церкви, но при этом людей, которых действительно можно назвать верующими, в нем крохотное меньшинство, перспективы роста которого сомнительны. Так, на наш взгляд, возникает болезненная и потенциально конфликтная ситуация»[2].
К «нетрадиционными» религиям в России практически во всех сферах и слоях общества относятся как к «неизбежному злу» — именно в этой сфере наиболее ярко проявляются фобии и стереотипы массового сознания, характерные для постсоветской духовности.
По существу под ними, прежде всего, понимаются именно инославные конфессии (то есть неправославные христиане) – баптисты, пятидесятники и харизматы, евангельские христиане, адвентисты, методисты, пресвитериане и т.д. Исключение составляют Российская Католическая церковь и Евангелическо-Лютеранские церкви разных направлений (да и то не все лютеранские юрисдикции считаются «исторически укорененными», и не вся деятельность католиков одобряется обществом и СМИ с подачи РПЦ[3]). Представители власти и РПЦ относятся к ним более гибко, с соблюдением церковной дипломатии, как к историческим этническим традициям, которые издавна существовали в России. Но как только оказывается, что и эти церкви лишились своего этнического характера и стали «русскими» по составу своих прихожан и частично духовенства, то и они попадают в разряд «нетрадиционных» церквей, которые не имеют права, с точки зрения, например, многих представителей РПЦ, заниматься прозелитизмом на российской территории. Близкую роль по сравнению с другими конфессиями играют также различные старообрядческие церкви и староверческие согласия.
Важно отметить, что именно христианские конфессии составляют основную массу «нетрадиционных» конфессий и религий (по численности и влиянию в обществе). В прессе и политической риторике под «нетрадиционными» также имеются в виду новые религиозные движения (Свидетели Иеговы, саентологи, мормоны, чисто российские НРД, такие как Церковь последнего завета, движение «Звенящие кедры» и т.д.). Однако их упоминание в ряду «сект» носит скорее символический, устрашающий характер[4] – по сравнению с протестантами, их общины малочисленны, а их влияние в обществе мизерно.
При этом, массовое сознание, невежество прессы и общественных деятелей или сознательная установка борцов с сектами до неузнаваемости смешивают христиан и нехристиан, не различая их и относясь к ним одинаково, хотя между инославными и НРД, безусловно, есть радикальные различия в вероучении, практике и мировоззрении.
Восприятие инаковерующих в России является довольно архаичным и основывается на тех исторических глубинах сознания, которые еще не были затронуты модернизацией. Несмотря на бурное развитие религиозной жизни и принципиально иное социально-политическое значение неправославных церквей и движений в 2000-х годах, отношение к «нетрадиционным» религиям и конфессиям не изменилось и осталось на уровне основных постулатов советской политики самого жесткого в этом отношении периода 1930-х – 50-х годов, которые, в свою очередь, восходят к нетерпимости с «сектантам» в царской России, нетерпимости петровского времени по отношению к раскольникам, нетерпимости к еретикам во времена Иосифа Волоцкого, которая заключалась в стремлении полностью уничтожить «еретиков», что в значительной степени удавалось.
Религиозные движения, христианские и нехристианские, воспринимаются в качестве своего рода неизбежного зла, их присутствие в религиозной жизни рассматривается с точки зрения степени их преступности, мошенничества их основателей и сумасшествия рядовых верующих. Находясь примерно в одинаковом положении «предателей» по отношению к исторической религии, а также гонимых верующих, представители «нетрадиционных» религий играют похожую роль в обществе. В обществе, которое провозглашает межрелигиозный мир и согласие одним из достижений России, крайняя нетерпимость к христианам в публичном пространстве оказывается укорененной нормой, а активная христианская миссия «злом».
Община с иной верой как маленькая «империя зла»
Восприятие инаковерующих всеми крупными институтами и общественными силами как своего рода «пятой колонны» или потенциальной и скрытой от глаз сектантской «империи зла» органично уживается в сознании российской элиты. В рамках массовых представлений россиян угроза «нетрадиционной религиозности» не имеет твердого фундамента – неосознанные фобии накладываются на общий низкий уровень вовлеченности в религиозные практики и страх перед любой религией в ее институциональном и идеологическом воплощениях.
Государство и его представители периодически напоминают обществу о том, какой опасностью являются «тоталитарные секты» — это также одно из мифологизированных фантомных понятий, которое подчеркивает общественное «зло» нетрадиционных религий. Формирование осознанного неприятия инаковерия стало происходить с середины-конца 1990-х годов. В начале 2000-х годов религиозная политика властей была дополнена понятием соблюдения «духовной безопасности», в рамках которой из страны был выслан целый ряд иностранных миссионеров[5]. Несмотря на то, что «традиционные религии» время от времени противопоставлялись сектам в риторике политиков и чиновников, на официальном уровне борьба с инаковерием не провозглашалась в качестве задачи. Первые признаки перехода от аморфной политики декларативной поддержки «традиционных» в противовес сектами к контролю религиозной жизни и, в частности, христианских конфессий и НРД, обозначились в 2009-2011 годах. Тогда были предложены законопроекты Минюста РФ о регулировании миссионерской деятельности и о ликвидации такой формы как «религиозные группы», которые действуют без регистрации. Одной из вех стало также назначение в 2009 году главой Экспертного совета при Минюсте РФ борца с сектами Александра Дворкина[6] и в целом усиление влияния на органы власти представителей РПЦ после избрания патриарха Кирилла.
Государственные усилия по распространению нетерпимости по отношению к инаковерующим фактически ограничились тем, что протестантские церкви стали в зависимости от региона испытывать больше проблем с арендой помещений, проведением любых публичных акций, с реализацией социальных проектов. Целенаправленно репрессивная борьба с сектами затронула Свидетелей Иеговы: целый ряд журналов «Сторожевая башня» был признан экстремистскими в судебном порядке в 2009-2011 годах, а в Таганроге в 2009 году была ликвидирована крупная община. В 2010-2011 годах прокуратура предприняла попытку признать практику пятидесятников вредной для психического здоровья в Хабаровске и в Благовещенске при участии в качестве экспертов православных борцов с сектами, но эти попытки ни к чему не привели[7].
С 2005 года обострилось восприятие протестантских церквей в качестве «пятой колонны», потенциальной прозападной силы, склонной к поддержке демократических ценностей и институтов. Причиной этого стало участие евангельских церквей в оранжевой революции в Украине на стороне Виктора Ющенко и Юлии Тимошенко[8]. Прямые обвинения в том, что протестантизм – это оранжевая угроза – звучали из уст православных активистов[9]. Подозрения в «шпионаже» в пользу Запада легли в основу религиозной политики, которую проводят многие региональные УФСБ по отношению к протестантам – пасторов приглашали на беседы, распространялись слухи о то, что в церквях есть «агенты ЦРУ», что все пожертвования отсылаются на Запада, собирались совещания с сотрудниками прокуратуры и СМИ, где говорится об опасности протестантов и нежелательности их роста и т.д. (в особенности, эта ситуация, судя по интервью с пасторами в ходе полевых исследований[10], характерна для регионов Центральной России, Юга, целого ряда регионов Сибири и Дальнего Востока).
Антисектантские кампании, которые волнами возникают в прессе и в выступлениях чиновников, в большинстве случаев имеют лишь кратковременный идеологический эффект. Конкретным итогом таких кампаний часто является несколько оскорбительных выпадов или запретов по отношению ни к давно известным зарегистрированным церквям (а не санкции в отношении каких-либо неизвестных движений). Законопроекты по контролю религиозной сферы, предлагаемые Минюстом РФ и рядом депутатов Госдумы РФ, как правило, вызывали возмущение всех религиозных объединений, так как неизбежно затрагивали любую религию и конфессию. Для федеральной власти такого рода проекты были неприемлемы: потому, что вызвали бы слишком большую критику со стороны Запада, а религиозная политика России была бы похожа на политику худших среднеазиатских режимов[11]. Наконец, самое главное состоит в том, что кампании против сект не могут быть эффективными в силу беспредметности самого понятия «секта».
Для представителей РПЦ существует более или менее четкое определение того, кто такие сектанты и «нетрадиционные религии». Секты – это группы неправославных верующих и движения от целителей и теософов, до иеговистов и пятидесятников, которые, по мнению борцов с сектами, могут разрушать сознания, зарабатывать деньги и жить на основании традиций и обычаев, не свойственных России [12]. «Нетрадиционные» — это все неправославные христианские церкви в России, а также нетрадиционные мусульманские движения (нелояльные РПЦ и власти[13]). В Межрелигиозный совет России, действующий при Московском патриархате, входят только представители «традиционных» религий – православия, ислама, иудаизма и буддизма[14]. Формально действует и периодически собирается Христианский межконфессиональный консультативный комитет стран СНГ и Балтии[15]. ХМКК действует при Отделе внешних церковных связей РПЦ и объединяет все «иностранные» церкви, действующие в России: католиков, баптистов, пятидесятников, адвентистов, лютеран, Армянскую апостольскую церковь и т.д. Реальные отношения РПЦ с различными «нетрадиционными» церквями варьируются от дипломатического и богословского диалога с католиками и некоторыми лютеранами до равнодушного отношения к баптистам и враждебного на уровне епархий к пятидесятниками и харизматам.
Русская православная церковь в лице своих представителей, мирян и иерархов богословски и идеологически обосновывает опасность религиозных меньшинств, как для духовной жизни, так и для государственной безопасности. Справедливости ради, надо признать, что существует более гибкое направление сектоведения, которое рассматривает борьбу с сектами больше, с точки зрения сравнительного богословия, а не идеологического вреда для власти и общества. Такого рода сектоведение представлено Романом Конем, преподавателем Московской Духовной Академии, а также Виталием Питановым, главой Православного апологетического центра (Санкт-Петербург). Представители сектоведения противостоят сектоборцу Александру Дворкину, обвиняя его в «криминализации» сектоведения, поскольку изначально все «секты» рассматриваются как преступники, и в заимствовании американских терминов «тоталитарная и деструктивная секта» и американских методов борьбы, когда через родственников и суды сектоборцы пытаются «вырвать» инаковерующих из какой-либо общины[16].
Однако в силу поддержки со стороны РПЦ и созвучия государственной идеологии именно радикальная православно окрашенная антисектантская идеология (сектоборчество – идеология, направленная на борьбу и искоренение, лишение легитимного статуса неправославных конфессий и НРД) стала основанием для реального отношения православных активистов, чиновников и сотрудников правоохранительных органов к «нетрадиционной» религиозности.
Средства массовой информации также представляют нетрадиционных верующих в качестве изгоев, асоциальной части общества, которая непонятна и занимается «промыванием мозгов». В журналистских материалах, в особенности, в массовых изданиях и на федеральных телеканалах, образ нетрадиционных религиозных групп обостряется до предела, доводится до абсурда в своих безумных и преступных чертах. Масс-медиа реагируют, как на естественное желание массового читателя читать про «страшные секты», так и на импульсы, которые исходят от политиков и религиозных деятелей (православная идеология является во многом обоснованием страхов перед нетрадиционными религиями, а православные сектоборцы основными экспертами в материалах об инаковерующих). В материалах прессы рисуются преступные образы как обезличенно «сект», так и конкретных общин (как правило, иеговистов и пятидесятников). Причем, поскольку материалы о реальных злодеяниях отсутствуют или же проступок верующего сложно приписать всему движению, в материалах масс-медиа самые жуткие обвинения основываются на том, что харизматы или саентологи в принципе занимаются религиозной деятельностью, то есть обучают последователей, в том числе детей, часто совершают эмоциональные молитвы, собирают пожертвования. Согласно Закону о свободе совести 1997 года (стт. 6, 21) все это является признаками любого религиозного объединения. Одна из основных особенностей описания инославных в СМИ заключается в том, что вопросы веры оказываются несущественными. Большинство публикаций в массовых изданиях и фильмов о «сектах» на федеральных телеканалах рассчитаны на чрезвычайно низкий уровень понимания того, что такое христианство, церковная жизнь и исполнение религиозных предписаний в целом[17].
Тема неприятия «нетрадиционных» религий, как это ни странно, объединяет либеральную и консервативную части общества. Если для консерваторов, государственников нетрадиционные религии естественно неприемлемы в рамках антизападной риторики и поддержки православия как основы русской культуры и традиции, то для либералов и демократов неприятие «сект» является осознанным или неосознанным противоречием.
Политики демократического направления следуют в религиозном вопросе привычным для массового сознания пропагандистскими клише, которые сформировались в среде православных фундаменталистов и светской бюрократии на основе понятий и приемов советской атеистической пропаганды. Противодействие нарушениям светского характера государства и критика РПЦ со стороны либеральной общественности не сопровождается веротерпимой оценкой социальной и духовной роли других христиан в российском обществе. К примеру, о главенстве «традиционных религий» можно слышать и от оппозиционеров – политик Владимир Рыжков, к примеру, заявлял в эфире радиостанции «Эхо Москвы»: «У нас есть закон по религиям, где в преамбуле названы четыре традиционные в России религии, это: православие, ислам, буддизм и иудаизм. Поэтому мы строго стоим на почве российского закона»[18]. Более того, один из пунктов программы Республиканской партии России, возглавляемой Рыжковым, гласит: «Мы против идеи о необходимости в интересах ложно понимаемой безопасности страны введения единообразного образа мыслей по важным вопросам мировоззрения. Однако мы выступаем против навязывания нам извне при помощи огромных денег нетрадиционных для нашего народа идей и институтов, в том числе против беспредельной пропаганды чуждых нам сект и религиозных направлений». Требование соблюдения свободы совести идет лишь следующим пунктом[19]. В этом мнение оппозиционера полностью совпадает с заявлениями как радикальных православных сектоборцев, так и президента Владимира Путина о необходимости бороться с тоталитарными сектами.
Программа РПР Рыжкова наиболее близка в отношении к сектам к программе другой условно оппозиционной партии «Справедливая Россия» Сергея Миронова. В разделе «Национальная политика» программы справедливороссов можно прочитать: «Партия выступает за свободу вероисповедания. Но мы не допустим разрушительной деятельности тоталитарных и человеконенавистнических сект и организаций»[20].
В программе партии «Яблоко» религиозный вопрос отсутствует, темы религии нет в высказываниях таких оппозиционеров, как Борис Немцов и Михаил Касьянов. Уникальным исключением является Михаил Прохоров – его движение «Гражданская платформа» принципиально отстаивает ценности светского государства и выступает против усиления влияния РПЦ на органы власти[21], то есть программа Прохорова является фактически атеистической. ЛДПР, хотя и не декларирует в своей программе активную борьбу с инаковерием, однако активисты партии постоянно участвуют в антисектантских акциях или поддерживают законодательство, направленное на контроль религиозной жизни[22].
Партия «Единая Россия» и в своей программе и в практической деятельности последовательно выделяет именно «традиционные религии», интересы которых должно защищать государство и его законы, согласно программе: «Возрождению и укреплению этих ценностей мы будем всемерно содействовать через развитие культуры, сотрудничество с традиционными российскими религиями. Мы приветствуем и будем поддерживать работу традиционных религий России в системе образования и просвещения, в социальной сфере, в Вооруженных силах. При этом должен быть, безусловно, сохранен светский характер нашего государства….
Никто не имеет права ставить национальные и религиозные особенности выше законов государства. Однако при этом сами законы государства должны учитывать национальные и религиозные особенности»[23].
Единственной партийной программой, в которой безоговорочно декларируется равенство всех граждан, независимо от религиозной принадлежности, является программа КПРФ: «Основополагающими ее (самобытной культурной и нравственной традиции России – авт.) ценностями являются общинность, коллективизм и патриотизм, теснейшая взаимосвязь личности, общества и государства. Отсюда вытекает стремление народа к воплощению высших идеалов правды, добра и справедливости, к равноправию всех граждан независимо от национальных, религиозных и других различий»[24].
Единодушие различных институтов и общественных сил в восприятии инаковерующих показывает стойкость советских стереотипов, которые касаются религии. Это единство мнений также говорит о внерелигиозном восприятии религии как таковой, а не только неправославных христиан.
Как исследовать новую реальность?
Развитие церквей как гражданских институтов формирует реальную социально-политическую идентичность, которая замещает или дополняет декоративную «гражданскую религию», либо, чаще всего, они существуют параллельно, не подозревая о том, что они противоречат друг другу. Замерить и проанализировать социальную роль различных церквей оказывается возможным фактически только в ходе полевых исследований. Именно беседы с лидерами и активистами общин помогают понять все многообразие проблем, идейных направлений, форм самоорганизации религии, вновь возникающих религиозных идеологий и движений.
Религиозная жизнь становится все более неуловимой для исследователей, а ее изучение требует постоянного переосмысления того, что является социологическим знанием в рамках социологии религии и помогает проникнуть в суть религиозных процессов. Развитие религии в условиях глобализации, противоречивое течение секуляризации в разных странах мира привели ведущих социологов к выводам о том, что общество не отвергает веру в Бога, а становится перед выбором многих богов. Кроме того, от общих понятий социологи переходят к осознанию важности специфики каждой страны, региона, области (Ч. Тэйлор, Х. Казанова, П. Бергер, о том, что секуляризация часто означает не потерю религии, а «трансформацию мифа» в 1981 году в своей книге «Религия и социальные конфликты в США» писал Д. Фурман). Как отмечал Тейлор, человечество пришло к многообразным альтернативным формам религиозных исканий. Этим процессом затронуто любое общество, включенное в глобальную экономику, политику, поп-культуру. Россия также неизбежно вовлечена в этот мир цветущего многообразия религиозности, которое часто остается за рамками религиоведческих исследований и общественных дискуссий.
Стремление изменить ситуацию в сфере социологических исследований религии в России и найти новые подходы и методы в изучении роли религии в обществе привели к созданию проекта «Энциклопедия современной религиозной жизни России» (руководитель – С.Б. Филатов). Этот проект стартовал в 1996 году и продолжается по сей день. Изначально специфика проекта не предполагала применения жесткой методологии, анкетирования, формализации на стадии сбора материалов. Фактически проект состоит из трех основных частей: первая – сбор информации в рамках неформализованных интервью, исходя из анализа ситуации на месте, вторая – анализ ситуации в каждом субъекте РФ, анализ развития того или иного религиозного феномена, направления, которые воплощались в текстах справок, третья — мониторинга ситуации с развитием отдельных движений и роль религии в регионах через СМИ. Структура справки, алгоритм полевых исследований в каждом регионе, особенности мониторинга и последующего отражения этих исследований в текстах постепенно менялись и также не предполагают существование в какой-либо неизменяемой форме. Такое социологическое описание религиозной жизни в России стало ключом к пониманию многообразия форм религии и процессов, связанных с религией внутри общественного сознания.
Итогом эмпирических исследований стала разработка комплекса подходов, которые в целом можно назвать динамическим методом изучения современной религиозности, который позволил анализировать социальные функции религии в ее развитии, как совокупности различных феноменов, отойти от стереотипов как советских, так и постсоветских, избежать идеологизации исследования. Основные уникальные методы проекта таковы:
— опрос ключевых информантов в регионе для понимания ситуации (список также корректировался);
— неформализованные развернутые интервью с информантами по алгоритму, который предполагает выяснение уникального религиозно мотивированного общественно-политического мировоззрения информантов в регионе и религиозных различий разных направлений в понимании конкретной общины (лидера);
— формирование структуры первой части «Энциклопедии» (по религиозным направлениям), «Атласа» (по субъектам РФ), а самое главное – структуры справок внутри «Атласа» по ситуации в регионах РФ от своеобразия исторического развития религии в регионе до особенностей описания конфессий и религий (к принципиально новому изданию о религиозно-общественной жизни в регионах России 2013 года структура была также скорректирована);
— система постоянного медийного мониторинга религиозной ситуации и важнейших событий в религиозной жизни для дополнения «Энциклопедии» в общероссийском и региональном масштабе;
— принципиальное внимание к аналитическим текстам, отражающим современные реалии (тексты являются логическим продолжением работы над описательными справками): анализ важнейших религиозных явлений и новых этапов в развитии отдельных церквей, общин, религиозных движений, наряду с региональной тематикой;
— Формирование определенных научных требований к аналитике о современной религиозной жизни: знание ключевых проблем направления или ситуации, мировоззрения, идейных течений и их различий, знание основных активистов и неформализованные интервью с рядом избранных представителей, рассмотрение мировоззрения, вероучения и практики религиозного направления в социальном контексте (отношение к политике, власти, культуре, к миссии среди различных групп населения, социальному служению, к иным конфессиям и религиям и т.д.), соблюдение определенных рамок объективности и баланса в описании того или иного феномена, постановка проблемы, отражающей своеобразие роли того или иного религиозного направления, региональной религиозной ситуации на современном этапе.
Обращение к эмпирической реальности (с помощью феноменологического подхода и динамического метода) становится необходимым требованием для социологического знания о религии в глобальном мире с его противоречиями в восприятии религии. Кризис исторических церквей оказывается не связанным с кризисом веры вообще, а рост влияния религиозных идей в обществе, в СМИ, в политической борьбе заставляет пристальнее вглядываться в то, что происходит на уровне общин и регионов. Для России особенно остро стоит проблема понимания религии, так как массовые социологические опросы не являются источником знаний о жизни верующих, а проецируют символическое формальное восприятие религии в обществе.
Исследовательская работа над изданием «Атласа современной религиозной жизни»,а затем и «Религиозно-общественной жизни в российских регионах» показала, насколько важно для социолога держать руку на пульсе. Пожалуй, только в рамках полевых исследований наиболее ярко стали видны демократические инициативы православных приходов на местах и беспрецедентные успехи протестантских церквей в различных регионах страны.
Масштаб изменений очевиден.
Организованная религиозность активно пробивает себе дорогу. Христианские церкви формируют на месте постсоветской декларативной духовности свое «пространство для Бога», где есть каждодневная молитва, еженедельное посещение богослужений, следование конкретным, а не абстрактным, религиозным заповедям.
Гражданское общество пополняется энергичными религиозными общинами, которые ведут независимую социально-культурную работу, привлекая добровольцев-прихожан и потенциальных верующих. Община одновременно исполняет множество функций – сбора для молитвы, служб, семьи, клуба, кафе, взаимопомощи, благотворительного пункта, школы, детского сада и т.д. Православные церкви становятся более открытыми за счет близости к нуждам простых сограждан, Католическая церковь и евангельские церкви занимают свою нишу в социальной работе, политике, культуре и бизнесе, постепенно меняется и отношение к ним в обществе, особенно на региональном уровне.
В политической сфере с конца 2000-х годов происходит дифференциация взглядов. В рамках РПЦ агрессивные выпады основных спикеров патриархии, фактическое осуждение оппозиции, акции по судебному преследованию «богохульников» и критиков Церкви редко находят реальную поддержку на местах, в епархиях, на приходском уровне (от священников часто приходилось слышать, что такая позиция РПЦ лишь мешает православной миссии). Помимо этого, как в столицах, так и в регионах уже сформировался слой социально активной интеллигенции, которая является костяком активных приходов, мировоззрение этого слоя — демократическое. Как отмечает социолог Сергей Филатов, в 2010-х годах общество стало активно использовать религиозный язык, а именно христианский в социально-политических дискуссиях, в том числе в обсуждении роли Церкви, а поэтому по разные стороны политических баррикад часто оказываются не атеисты и верующие, а православные консерваторы и официоз и церковные либералы и евангельски настроенные активисты, цитирующие Новый Завет и «Отче наш» в ответ на выпады патриархии.
Политическим прорывом можно назвать включение протестантских церквей в выборные кампании на местах, за пост депутатов местных советов, мэров городов, присутствие пасторов в Общественных палатах РФ и в регионах. Протестантизм стал в России одной из самых сплоченных демократических сил. Баптисты, евангельские христиане, пятидесятники, адвентисты выступают за соблюдение европейских норм демократии, верховенства прав и свобод человека, хотя и выступают с критикой стран Евросоюза с позиций консервативной библейской морали. Однако и в протестантской среде происходит политическое размежевание на государственников, выступающих за полную лояльность к существующей власти, и демократов, критикующих власть, требующих честных выборов и соблюдения свободы совести. Самым известным государственником является пятидесятнический епископ Сергей Ряховский, член Общественной палаты РФ, что касается демократической позиции, то ее придерживается в той или иной степени большинство служителей и верующих, поскольку она заложена в принципах гражданского воспитания в протестантской общине. Похожую социальную, культурную и политическую роль играют российские католики – они менее многочисленны, чем протестанты, но они оказывают значительное влияние на часть российской интеллигенции, которая симпатизирует западному христианству, а благотворительные проекты католиков в рамках организации «Каритас» служат примером как для протестантов, так и для католиков.
***
Многие стереотипы, касающиеся религиозной жизни, православия или «нетрадиционных» религий и конфессий, отражаются в прессе, в мировоззрении церковных руководителей, в выступлениях политиков, в массовых социологических опросах, на бытовом уровне. Эта своеобразная «гражданская религия» полна противоречий и парадоксов, однако задача исследователя проникнуть за священный занавес массовой духовности и понять все многообразие религиозной жизни и проблем, стоящих перед верующими, возникновения и развития новых и старых церквей, их отношений с обществом и государством. Только став монолитным фактом общественного мнения, «гражданская религия» постсоветского общества стала размываться, а ее несоответствие реальному религиозному многообразию и межрелигиозным отношениям, развитию общин становится все более очевидным.
Р. Н. Лункин,
ведущий научный сотрудник, Институт Европы РАН
(Центр по изучению проблем религии и общества ИЕ РАН),
кандидат философских наук. E—mail: romanlunkin@gmail.com. Адрес организации: 125993, Москва, Моховая ул., 11/3 «В».
Lunkin, Roman. Senior Researcher, Institute of Europe Russian Academy of Sciences, Center for Religious Studies. Address: Institute of Europe, 11-3B , Mokhovaya street, 125993, Moscow, Russia, tel.: +7495-629-45-07. E-mail: romanlunkin@gmail.com
[1] Фурман Д., К. Каариайнен. Религиозность в России на рубеже XX — XXI столетий // Общественные науки и современность, № 1, 2007, C. 109-111, http://ecsocman.hse.ru/data/2010/12/06/1214828191/Kaariainen.pdf
[2] Фурман Д., К. Каариайнен. Религиозность в России на рубеже XX — XXI столетий // Общественные науки и современность, № 2, 2007, C. 95, http://ecsocman.hse.ru/data/2010/12/01/1214824169/Furman.pdf; см. также: Новые церкви, старые верующие — старые церкви, новые верующие: Религия в постсоветской России/ Под ред. проф. К. Каариайнена и проф. Д. Фурмана. М.-СПб.: Летний сад, 2007.
[3] К примеру, Сибирская Лютеранская церковь с центром в Новосибирске является чисто российским явлением, возникшим в начале 1990-х годов, и представители РПЦ также обвиняли ее в прозелитизме. См.: В Московском патриархате критикуют намерение «Сибирской лютеранской церкви» развивать миссионерскую работу в России, «Интерфакс-Религия», 06 января 2005 года, http://www.interfax-religion.ru/?act=news&div=532, а также: Русское Ревью Кестонского института, http://www.keston.org.uk/_russianreview/edition12/04Litkin.html
Католики являются представителями более уважаемой Церковью в международном масштабе, но тоже осуждаются православной общественностью за миссию в России — прозелитизм. Пик критики католицизма пришелся на период нескольких лет после 11 февраля 2002 года, когда Папа Иоанн Павел II учредил на территории России четыре католических епархии. С 2009 года, когда патриархом стал Кирилл, а главой ОВЦС митрополит Иларион, католики и православные были провозглашены союзниками в борьбе с секуляризмом, но только на территории Евросоюза.
[4] В ряду «сект», к примеру, часто упоминаются, помимо евангелистов. пятидесятников и иеговистов, «сатанисты», фантом, который существует часто только в воображении журналистов и борцов с сектами.
[5] Lunkin R. Religion in Russia’s Federal Regions: Pragmatism or Witch-Hunt? // Frontier, Keston Institute, 2004, № 5, p. 37-44.
[6] Назначение Дворкина вызвало возмущение верующих и представителей религиоведческого научного сообщества, которое вылилось в общероссийскую акцию «Инкизиторам-нет!». Акция стартовала 22 апреля 2009 года и собрала около 13 тысяч подписей. См.: http://inkvisitoramnet.livejournal.com/
[7] Решение о ликвидации Церкви христиан веры евангельской (ХВЕ) «Благодать» в Хабаровске за Альфа-курс и говорение на иных языках было отменено в 2011 году коллегией Верховного суда РФ, а церкви «Новое поколение» (Благовещенск, Амурская область) суду в 2010 году удалось лишь принять решение о том, что некоторые диски с записями проповедей пастора содержат элементы НЛП и вредны для психического здоровья.
[8] Некоторые священнослужители поначалу открыто говорили о своих симпатиях к демократическому движению в Украине: Пастор Александр Дзюба: Украинская миссия — предвестник революции в России Интервью президента Ассоциации церквей «Посольство Божье» (в рамках Российского объединенного союза христиан веры евангельской) пастора Александра Дзюбы Роману Лункину \ Русское Ревью Кестонского института, Апрель 2005, № 1, http://www.keston.org.uk/_russianreview/edition01/05Posolstvo.html. Однако руководство российских протестантских союзов после 2005 года периодически пытается оправдаться, заявить о лояльности властям и отмежеваться от позиции украинских церквей: Пятидесятники не станут инструментом «оранжевой» революции, Интервью с главой РОСХВЕ Сергеем Ряховским, Интерфакс-Религия, 13 июня 2005 года, http://www.interfax-religion.ru/?act=interview&div=27.
[9] См.: Петр Сергеев. Харизматическая революция. Протестантизм и деятельность сект // Правая.ru, 21 ноября 2006 г., http://pravaya.ru/look/9845?print=1; Например, так звучит сообщение с одного из патриотических ресурсов: «Оранжевые протестанты» выиграли грант на духовное воспитание жителей Кенигсберга \ http://ronsslav.com/oranzhevye-protestanty-vyigrali-grant-na-duxovnoe/. См. подробнее: Роман Лункин. Протестанты и политические конфликты в Евразии: спасение душ и управляемая демократия \ Религия и конфликт. Московский Центр Карнеги. М.: РОССПЭН, 2007, с. 175-222, http://carnegieendowment.org/files/religikonnfl.pdf
[10] В рамках проекта «Энциклопедия современной религиозной жизни России» (руководитель – Сергей Филатов).
[11] См.: Роман Лункин. Зачем государство ужесточает законодательство о религии? Новые поправки как шаг к тотальному контролю над верующими, Портал «Религия и Закон», 2012-08-12, http://religionip.ru/news/roman-lunkin-zachem-gosudarstvo-uzhestochaet-zakonodatelstvo-o-religii-novye-popravki-kak-shag
[12] Списки сект можно найти как на сайтах большинства православных епархий, так и на сайте Центра Иринея Лионского: http://iriney.ru/index.html
[13] Принуждение к межобщинному миру. Для России традиционен тот ислам, который лоялен христианскому большинству, считает эксперт // Опубликовано в НГ-Религии от 02.02.2011, Оригинал: http://religion.ng.ru/politic/2011-02-02/1_islam.html
[14] См.: interreligious.ru
[15] См.: http://www.xmkk.org/
[16] См. о Романе Коне: http://www.pravoslavie.ru/authors/1121.htm, о Виталии Питанове: http://stavroskrest.ru/Vitaliy_Pitanov
[17] См. подробнее: Сергей Филатов, Роман Лункин. Образы Православия и Протестантизма в светских СМИ: благолепие и уродство // Русское Ревью Кестонского института, №8, февраль 2006, http://www.keston.org.uk/russianreview-08.php. В существенно сокращенном виде эта статья опубликована на итальянском языке в журнале La Nuova Europa (Бергамо), 2005, december, №6 под названием “La fede in versione nazional-popolare”.
[18] Перехват, 01.09.2012, http://www.echo.msk.ru/programs/interception/925338-echo/
[19] Программа РПР – наш взгляд в будущее, http://www.ryzkov.ru
[20]См. программу на официальном сайте партии: http://www.spravedlivo.ru/upload/file/programma_2010_cs2_v4.pdf
[21] Михаил Прохоров. Платформа светского государства // Газета «Коммерсантъ», № 170 (4955), 12.09.2012, http://mdp2012.ru/smi/558.html
[22]См.:http://www.ldpr.ru/#ldpr_talks/LDPR_in_the_media/LDPR_bill_only_sets_rules_ceremonies_RIA_Novosti_November_16_2012, http://www.ldpr.ru/#party/regions/Nizhniy_Novgorod_Region/Nizhny_Novgorod_Events/NRA_Liberal_Democratic_Party_intends_to_take_control_of_the_situation_with_the_sect_religion_of_Antichrist_in_the_north_of_the_Nizhny_Novgorod_region
[23] Программа партии «Единая Россия». Раздел «Наши ценности. Духовность и единство российского народа», http://er.ru/party/presidential_election/
[24] Программа КПРФ, http://kprf.ru/party/program