Доклад директора Кестонского института (Великобритания) Ксении Деннен, состоявшийся 5 февраля в Культурном центре — Библиотеке имени Максимилиана Волошина.
Я родом с маленького острова, известного как Англия или Великобритания, и принадлежу к нации мореплавателей, которым трудно представить себе страну размером с Россию, где порой нужно преодолеть тысячи километров, чтобы увидеть океан. Большинство людей в Англии (за исключением, пожалуй, специалистов по России) верят в миф, что в России живут только русские православные люди, и все они ходят в храмы Русской православной церкви. Средний англичанин понятия не имеет о том, что в России есть католики и лютеране, баптисты, пятидесятники и харизматы, не говоря уже о многочисленных этносах и нехристианских религиях.
Интерес к России возник у меня в детстве, когда я узнала о жизни моих предков — Бердов, которые приехали в Россию в конце 18 века и жили здесь до убийства Александра II. А в двенадцать лет я прочла «Войну и мир», и Толстой меня зацепил: я поняла, что должна учить русский язык, который, к счастью, преподавали в моей школе (что было редкостью в Англии 50-х ). Поскольку до перестройки я не могла приехать в СССР для языковой практики, родители послали меня в Париж в семью русских эмигрантов. Там я читала пьесы Чехова с бывшей актрисой Московского художественного театра, которая была вынуждена покинуть свою родину в 1923 г., я полюбила музыку православной литургии, часто посещая службы в парижском соборе, и со временем научилась говорить по-русски. Хорошо помню тот вечер, когда после нескольких бокалов вина, я, уже не в состоянии концентрироваться на правилах русской грамматики, вдруг услышала, как из моих уст впервые плавно полилась русская речь. Незабываемый момент!
Многие из моих друзей видят во мне одну из тех эксцентричных английских дам 19 века, которые пересекали арабскую пустыню на верблюде или спускались по реке Замбези на каное. Мои друзья считают меня этакой авантюристкой, поскольку я пересекаю Россию вдоль и поперек со своими коллегами по кестонской энциклопедии – Сергеем Борисовичем Филатовым и Романом Николаевичем Лункиным, отправляясь в самые отдаленные уголки «российской империи»: за полярный круг, в Калмыкию, на Алтай, в Сибирь и на Дальний Восток. На самом деле в этом нет ничего трудного для меня: я получаю большое удовольствие от работы с Сергеем Борисовичем и Романом Николаевичем. Я, в отличие от них, не социолог, а просто научная журналистка, как Сергей Борисович любит представлять меня, когла звонит какому-нибудь важному лицу с просьбой об интервью.
Полевые исследования в команде с Сергеем Борисовичем и Романом Николаевичем – это удивительный опыт, ради которого можно перенести неудобства довольно странных гостиниц, как, например, гостиница для военных спортсменов в Белгороде и еще одна в Туле, где в начале зимы не было ни отопления, ни горячей воды, и мне пришлось спать в шубе, перчатках, укутав голову толстым шарфом. А на Алтае, лежа на кровати, я увидела на потолке скопище насекомых, похожих на клопов, и испугалась, что они начнут падать прямо на меня. Когда я надела очки, то рассмотрела в них милых и абсолютно безвредных божьих коровок.
До сих пор наша группа пока не сталкивалась с дикими животными, вроде тех, по сообщению газеты Таймс, которые бродили по улицам Сыктывкара в республике Коми, куда мы ездили несколько лет назад. Очевидно, что бедные медведи голодали в засуху от недостатка орехов и ягод и пришли в город в поисках какой-нибудь сочной еды. Таймс сообщила, что местные власти Сыктывкара рекомендовали жителям в случае появления медведя разговаривать с ним «твердым голосом» и ни в коем случае не поворачиваться к нему спиной. Я хорошо запомнила этот совет: на всякий случай. Вдруг пригодится.
Единственное дикое животное, которое мне удалось увидеть в нашей поездке на Крайний Север, был кит в Белом море, показавший свою спину вдалеке, и очаровательный тюлень, повернувшийся ко мне лицом. Я смотрела на море, сидя на большом камне на берегу Соловков, который, удивительным образом, напомнил мне Родину. На поверхности камня была выбита история, которая произошла ближе к концу Крымской войны, когда Британский эскадрон в Белом море пытался уговорить Соловецкий монастырь дать им продовольствия, послав моряка на переговоры с наместником, которые состоялись в том самом месте, где я теперь сидела. Но поскольку за год до этого британская армия обстреливала монастырь в течение девяти часов – не причинив, правда, вреда ни людям, ни крепким монастырским стенам – неудивительно, что наместник отказал британцам в какой-либо помощи.
Во время той поездки на Крайний Север мы также посетили Нарьян-Мар, где, наряду с местными православными священниками и различными протестантскими группами, наш интерес вызвали языческие верования ненцев, которые, как я открыла для себя, тесно связаны с миром животных. Оказалось, что каждый клан почитает какое-то отдельное животное, и особым уважением пользуются те птицы, которые живут в двух мирах, в воде и в небе, такие как утки и гагары. «Моя семья принадлежит к клану щуки. Я верю в щуку как моего бога. Когда я на реке Печора и начинается сильный ветер, который поднимает высокие волны, я молюсь щуке. Она мой бог». Другая женщина рассказала мне, что в ее семье священным существом считается мышь, шкурка которой хранится в доме, и она помнит как ее бабушка иногда показывала ей это семейное сокровище. Медведь считается священным животным, другом человека, на которого нельзя охотиться, в то время как волк – это враг, так как он нападает на оленей. Ненцы, похоже, сочетают свои языческие верования с русским православием или протестантизмом: когда приходит батюшка, они ставят иконы в красный угол и убирают оттуда языческие святыни, а когда появляется баптисткий пастор, они заменяют их Библией. Я узнала, что шаман регулярно посещает русскую православную церковь, и в качестве местной диковинки, по просьбе мэра города, в своем вигваме развлекает важных гостей экзотическими языческими ритуалами.
Из Нарьян-Мара мы полетели в Архангельск. В нескольких милях вверх по Двине мы обнаружили процветающую православную общину из многих семей и многочисленных детей. Это была деревня Лявля рядом с островами в дельте Двины, которые заливает весной и где благодаря особо сочным травам выращивают лучшую в России холмогорскую породу коров, трехсотлетняя история которой произвела на меня большое впечатление. Поразил тот факт, что до революции стада коров гнали оттуда своим ходом до Петербурга, чтобы продать вдвое дороже! Но больше всего впечатлила необыкновенно вкусная холмогорская телятина от телят, которых выращивали только на молоке: каждого такого бычка затем помещали в телегу, и в сопровождении четырех коров, которые поочередно его кормили в пути, отправляли в Петербург на продажу.
Но я должна от птиц и зверей вернуться к людям, поскольку энциклопедия, в конце концов, имеет дело не с собачьими сердцами, а с человеческими — с мыслями, верованиями, отношениями и спорами. В Атласе, который охватывает все республики, края и области Российской федерации, мы рассмотрели взаимоотношения различных религиозных конфессий друг с другом и с местными властями, губернатором и мэром, а также верования всех христианских деноминаций, нехристианских религий и язычников. Я каждый раз удивляюсь тому, что могу принести какую-то пользу в наших поездках: я довольно экзотическая фигура, которую Сергей Борисович, превращаясь из руководителя проекта в скромного секретаря миссис Деннен, находит полезной для того чтобы договориться об интервью с нужным человеком, владеющим информацией, православным еспископом или его пресс-секретарем.
Меня поражал в путешествиях по России контраст между европейской частью России и Зауральем, Крайним Севером или отдаленными южными регионами, то, насколько люди там более толерантны, и особенно православные из РПЦ, которые часто ведут себя так, будто принадлежат к государственной церкви, а не живут в светском государстве, от которого церковь давно отделена. Мне понравился православный епископ в Сибире, рассказывавший о протестантах и католиках как братьях во Христе, а не как об агрессорах, угрожающих так называемой духовной безопасности страны; меня порадовал епископ в Бурятии, который в свободной время любит скакать на чудесном арабском скакуне в архиерейской рясе и скуфье; я умилилась другому епископу, который верит, что в детскую душу можно вложить нравственные принципы христианства, строя с ними модели кораблей; и с восторгом выслушала рассказ калмыкского епископа о том, как он превысил скорость, был остановлен полицией, которая (тут его глаза сверкнули), не стала его штрафовать, а, напротив, отдала ему честь, когда узнала кто он такой. Именно неевропейские части России произвели на меня наиболее сильное впечатление, Бурятия, Калмыкия, Алтай, например, где христианство живет бок о бок с различными направлениями буддизма, язычества и шаманизма.
В Бурятии Сергей Борисович и я обнаружили альтернативную буддистскую организацию под названием «Майдар», которую один московский эксперт считал исчезнувшей после смерти в 2005 году ее основателя Данзана Хайбзуна Самаева. Мы поехали на такси загород, где, по информации Сергея Борисовича, центр «Майдар» существовал десять лет назад. Вскоре мы уже забирались вверх по склону вдоль грязной дороги, окруженной холмистым лесом, весьма отдаленным от цивилизации.На верху горы мы увидели два здания в форме юрты: из одного вышел юноша лет пятнадцати, из другого – пожилая женщина с длинными распущенными седыми волосами. Из разговора выяснилось, что дядя юноши был лидером Майдара. В течение нескольких минут он позвонил дяде по мобильному телефону и договорился о встрече с нами. Юноша повел нас вниз с горы , и ему удалось поймать маршрутку до Улан Удэ. Пока мы ехали по ухабистой дороге, из разговора с мальчиком я узнала, что тот любит итальянскую оперу, его дедушка учился пению с Шаляпиным в Петербурге, а сам он читал Толкиена и Гарри Поттера! Он привел нас в Научный архивный центр, отделение местной Академии наук, большое новое здание, где на многочисленных полках лежали горы журналов и газет. Здесь его дядя Мунко Миткинов работал библиографом, а мать дяди – Байжима Миткинова – архивистом. Так мы узнали, что движение «Майдар» вовсе не исчезло. Мунко Миткинов и его мать рассказали нам, что они сами и другие люди по-прежнему следовали учению Самаева: « мы продолжим жить так, как нас учил наш учитель, — сказали они — несмотря на то, что он покинул нас».
В Калмыкии замечательный православный епископ не является сторонником открытой миссионерской деятельности, так как он заинтересован в диалоге с калмыкскими буддистами, которые, как он говорит, «любят святыни», как пчелы – мед. Он верит, что буддисты, начав с внутренней жизни, задавая вопросы о смысле жизни, могут без особых трудностей прийти к христианской вере.Он хорошо ладит с главой Союза буддистов Калмыкии, который сказал ему: «Дорогой брат, давай разрушим преграды между нами: может быть, мы найдем общую основу». «Нужно сначала выпить вдвоем по чашке чая, а затем выходить на общественный диалог», — добавил епископ. Лама в главном хуруле Элисты посоветовал нам встретиться со специалистом по буддизму из Гуманитарного института, Елизаветой Петровной Бакаевой, которая объяснила нам, что в Калмыкии существовало несколько буддийских школ. Все, что имело отношение к калмыкской религии и культуре, было уничтожено с 1943-тьего по 1957-ой год; в изгнании невозможно было соблюдать буддийские ритуалы, и большинство калмыков потеряли представление о своей религии; утвердилось двоеверие и, частично из-за руссификации, к началу 1990-х нередко иконы заменяли буддийские образы, родители крестили детей в Русской православной церкви, а калмыки праздновали православные праздники. Движение, получившее название «Возрождение», был основано после перестройки. Оно поставило своей целью возрождение древних калмыкских верований, включая Тенгрианство, которому, как сказала Елизавета Петровна, трудно дать определение: это, по ее словам, «почитание неба». Одна из форм народного буддизма включала почитание «Белого Старца», посредника между небом и землей, небесного покровителя Калмыкии, которого исповедуют как местного бога и чья икона часто расположена слева от Будды.
Я запомнила разговор с руководителем государственного театра в Горно-Алтайске, который пел мне под аккомпанемент топшура, местного струнного инструмента: он был очень тонким актером, пропитанным русской литературой, но нашел себя на родной земле в древней религиозной традиции своего народа, в Белой вере Ак-тянг. Он поделился со мной воспоминаниями о том, как после учебы в Щукинском училище, был довольно успешным актером, но затем в пятьдесят лет пережил внутренний кризис, вернулся на Алтай, выздоровел, погрузившись в языческую культуру.Теперь он сказитель, имеющий второе зрение и общающийся с живыми душами Алтая, он молится с вершины священной горы, обращаясь к каждому уголку алтайской земли и почитая каждое растение, каждого животного и всякую реку.
В той же командировке я встретила необычного христианского миссионера Игнатия Лапкина, который в советское время сидел за веру в тюрьме. Мы с Романом Николаевичем взяли такси в Барнауле и поехали в глубь сельской местности по грязным разбитым дорогам. Меня предупредили, чтобы я надела юбку и покрыла голову платком, была без сережек и губной помады. Я все так и сделала. Роман же поехал в джинсах. Когда мы приехали в общину Лапкина в Потеряевку, Роману там указали на его западный вид, а меня приняли тепло как родственную душу! “Я считаю, – сказал Лапкин – что богослужением должна быть вся жизнь, и не могу свести молитву к рамкам богослужения. Вот иду по полю, вижу – птица поет, я останавливаюсь и начинаю молиться, славить Бога, своими словами…” Он со страстью отдался изучению Св. Писания и Отцов Церкви, миссионерскому служению. Он верит в крещение «сверху», как российские пятидесятники, но через полное погружение, совершаемое трижды согласно православным церковным канонам. Лапкин совершенно выпадает из всех определений, не вписывается ни в какие рамки и не соответствует никаким ограничениям. Он был похож на старообрядца, отказывается стричь бороду и носит рубаху навыпуск, перевязанную веревкой, легко общается с пятидесятниками и баптистами, восхищается чистотой и искренностью Свидетелей Иеговы, с которыми он познакомился в тюрьме; одно время он молился с Истинно-православными христианами, и позже основал православную общину, которая вначале присоединилась к Свободной православной церкви, а потом вошла в состав Русской православной церкви заграницей.
До перестройки Кестонский институт уделял особое внимание таким людям, как Игнатий Лапкин, которые были осуждены за свою веру. Мы придавали эти случаи гласности и старались помогать верующим заключенным. Кестон был основан в 1969 году, и в свое время был большой организацией, которой помогали двенадцать тысяч людей во всем мире. Сегодня мир изменился, и мы стали маленькой организацией. Мы издаем информационный бюллетень, поддерживаем свой большой архив, который теперь хранится в Техасе, даем гранты ученым, изучающим положение религии в странах бывшего социалистического блока и обеспечиваем работу над Энциклопедией. В Кестоне убеждены, что работа над Энциклопедией очень важна, поскольку она позволяет собрать свежую объективную информацию о религиозной жизни в современной России. Поэтому, пожалуйста, не пропустите выход в свет нового издания Энциклопедии, которое, мы надеемся, появится уже в этом году.
