Доклад на IV Международной научно-практической конференция
«Религия и / или повседневность», 16–18 апреля 2015 г., Минск, Беларусь.
Прежде чем перейти непосредственно к самим размышлениям о ситуации в отечественном религиоведении, мне хочется предупредить своего читателя, что я исхожу из принципа разделения профессионального и личного. Мои замечания, возможно, заденут некоторых моих коллег, однако я не хочу обидеть их (поскольку отношусь к ним тепло), но пытаюсь лишь указать на некоторые тенденции в работе. Так что, ничего личного, но…
Несколько лет назад, для участия в Первой международной конференции «Религиоведение на постсоветском пространстве», которая проходила 21 – 22 февраля 2009 года в Минске (Республика Беларусь), я написала публицистический доклад о положении в отечественном религиоведческом сообществе. Текст доклада был позже опубликован в сборнике конференции[1] и размещен на портале «Религиозной жизни»[2]. Прошло пять насыщенных лет и в преддверии IV Международной конференции в Минске мне захотелось сделать подобный обзор повторно. Изначально я хотела сравнить 2009 – 2010 годы и современную ситуацию, однако, впоследствии отказалась от этой идеи – во многом то, о чем я говорю в первом тексте, сохранилось и сейчас. Не оправдали себя лишь два обновленных раздела («Головокружение от успехов: год спустя» и «Два года спустя»), во многом из-за стремления сгладить острые углы и увлеченностью насущного момента. Поэтому этот текст ориентирован на читателя, который знаком с первой частью и готов к захватывающему продолжению[3].
- Религиоведческое сообщество: общая характеристика
Ситуацию в религиоведческом сообществе обуславливают, как внешние, так и внутренние факторы, которые переплетаясь между собой, образуют дивную картину. Первые ниже описанные факторы, я отнесу к внешним, последний – к внутренним. Однако подчас трудно понять, какие из них какие, поэтому можно считать такое деление условным.
Общее настроение, царящее в религиоведческом сообществе[4], можно охарактеризовать как депрессия и страх[5]. Депрессивные настроения вызваны прежде всего политикой государства в сфере гуманитарного образования. Сокращение бюджетных мест для студентов, а следовательно – сокращения ставок преподавателей; увеличение никому не нужного документооборота; появление новых формальных требований к преподавателям – все только несколько примеров, которые негативно влияют на ситуацию. При этом у этих изменений нет ни внутренней логики, ни разумного обоснования. Лично мне в начале года приходиться заполнять 6 или 7 наименований планов; в середине семестра весь мой коллектив дружно (наверное, четвертый раз за последние два года) переделывал рабочие программы и учебно-методические комплексы, начали разрабатывать ФОСы [«фонды оценочных средств»]; в конце первого семестра с меня потребовали 8 видов промежуточных отчетов. Не думаю, что у моих коллег другая ситуация[6], практически всем приходится в таких условиях «выживать» и сил ни на науку, ни на развитие педагогического мастерства не остается. Все это, с одной стороны, вызывает внешнее и внутреннее сопротивление профессорско-преподавательского состава: такая ситуация отбивает желание вообще проявлять инициативу и что-либо развивать. Негативные суждения о будущем и отсутствие заинтересованности вызывают научную апатию в религиоведческих кругах. Все, что делается, вызвано к жизни в соответствии с требованиями, у пассивного большинства (около 400 человек примерно)[7] нет ни интереса, ни возможностей, ни желания как-то «бурлить», а активное меньшинство (я полагаю, около 50-70 человек) настолько мало, что бурление его видно лишь только его участникам.
С другой стороны, государственная политика в сфере образования вызывает и другое «настроение» – страх. Декан боится ректора, заведующий кафедрой боится декана, преподаватель (вне зависимости от своего статуса) – заведующего. Административно-управленческий персонал вуза может просто не дать бюджетных мест / финансирования на специальность, что приведет к закрытию подразделения, сокращению профессорско-преподавательского состава. Заведующий может невзлюбить подчиненного и выжить неугодного с места работы. В такой ситуации лучше «не высовываться» (ни в реальном общении, ни в виртуальном); не дискутировать; не предлагать изменения, поскольку всегда есть шанс «вылететь» со своего места работы, потерять академический статус и надбавки. Этот страх снижает научную активность, не позволяет сформироваться институту научной критики (критика работ и идей воспринимается как личная и, следовательно, наказуема), разрушает религиоведческое сообщество (отношение коллег резко меняется при появлении чувства нарушения собственной институциональной позиции, о чем как минимум не забудут напомнить). Практически полностью утрачен «университетский дух», когда тот, кто управляет – лишь первый среди равных, выбранный равными. Будучи либералами в сети и на публике, представители административно-управленческого персонала становятся феодалами в своих подразделениях, годами занимая свои должности и формируя практически безгласный и безынициативный состав подчиненных. Здесь опять же срабатывает принцип «не высовывайся». В результате мы получаем то, что уже получили во всем сообществе и специфическую ситуацию на кафедрах, о которых я еще немного упомяну.
В тоже время апатия религиоведческого сообщества вызвана также тем, что работа исследователей религии не востребована ни государством, ни обществом. Общество не знает, что такое религиоведение и кто такое религиовед, а следовательно оно не нуждается ни в первом, ни во втором. Государству, с одной стороны, исследователь «неудобен», поскольку он всегда будет основываться на принципах академической науки, что в современной социально-политической ситуации противоречит политике «духовных скреп».
С другой стороны, если обществу не нужны религиоведы, то для государства (увы) включаются механизмы рынка – зачем специалисты по той специальности, которая не востребована? Отсюда сокращение бюджетных мест и преподавательских ставок, что так негативно влияет на настроение в религиоведении. Но – в этой ситуации виновато само религиоведческое сообщество. Увы, у представителей академической науки, есть предубеждение, что не дело ученого популяризировать науку и «пробиваться» в СМИ. Показательно в этом отношении судьба проекта Religo.ru[8], работу которого сообщество практически не поддержало[9]. Однако такое молчание скорее свидетельствует о другом: религиоведческое сообщество не готово к диалогу с обществом; религиоведы не могут быть экспертами в вопросах, связанных с религией и повседневной жизнью.
Позвольте привести два примера, которые, конечно, не сравнимы друг с другом, но для меня очень показательны. Первый пример связан с громкими событиями во Франции и карикатурами. Ни один, еще раз повторюсь, ни один религиовед (ни рядовой, ни генералитет) не высказался по данному вопросу, зато было множество совершенно бессмысленных и странных (с точки зрения науки о религии) комментариев от политологов, социологов, публицистов. Все это вытесняет религиоведение на периферию социального знания. Второй пример связан с Евромайданом в Украине: он начался 21 ноября 2013 года; в середине декабря 2013 года профессор Л.А. Филипович сделала доклад на конференции на философском факультете Московского университета о позиции церквей в ходе событий на Майдане, а уже в 2014 украинские коллеги издали книгу, посвященную данной проблеме и провели несколько ее презентаций[10]. Подобная активность делает нашу науку заметной, нужной. Религиоведение начинает говорить на одном языке с обычным читателем, который является налогоплательщиком и на чьи отчисления, в принципе, и живет академическая наука. Ему не нужны наши споры о судьбах советского религиоведения, ему нужна четкая и простая информация о происходящих событиях. Молчание же воспринимается прежде всего как отсутствие науки, а затем как некомпетентность. Религиоведение становится волшебным предметом – «вот оно есть, а потом вдруг его нет».
В отличие от религиоведения, его вечный антагонист теология более востребована не столько обществом, сколько государством и «работодателями» – религиозными организациями. Русская православная церковь (Московского Патриархата) – доминирующий игрок в этой сфере. С одной стороны, мы видим, как постепенно Церковь проникает в общеобразовательную школу, а с другой – видим, как постепенно происходит перепрофилирование кафедр в вузах с науки о религии на науку о Боге. В прошлом своем тексте я говорила о разрушительной силе «конфессионального религиоведения» как результате проникновения религиозных организаций в сферу науки и образования. Однако сейчас я могу констатировать, что ситуация видится мне намного сложнее, чем 3-5 лет тому назад. Несомненно, о чем я еще скажу ниже, существует тенденция превращения науки о религии в «конфессиональное религиоведение», что чаще происходит в регионах. Но в то же время этот термин становится синонимом некачественной работы, когда некомпетентность прикрывается «высоким штилем». Параллельно можно наблюдать тенденцию, когда сами представители религиозных кругов говорят о бессмысленности понятия «конфессиональное религиоведение» и призывают развивать теологию. Одновременно мы видим проекты, в которых светские и религиозные институты воплощают в жизнь прекрасные религиоведческие проекты[11].
Нельзя, конечно, говорить о том, что не существует напряженности и негативных тенденций, но, скорее, следует говорить не о силе клерикализации, а о слабости религиоведения. И опять мы возвращаемся к проблеме непубличности религиоведения: одиозных Дворкина и Чаплина знают не потому, что они известные (и профессиональные) ученые, а потому что их имена уже является брендом для обывателя.
К проблемам внутреннего порядка я бы отнесла вопрос о том, что считать религиоведением и кого считать религиоведами. Существует две доминирующих позиции, которые противостоят друг другу. Первая подразумевает, что религиовед – это только тот, кто занимается религиоведением (междисциплинарной наукой о религии). Вторая – этот тот, кто занимается проблемами религии (религиоведение же – это совокупность наук о религии). Преобладает сейчас второй подход, поэтому неслучайно проводился не Всероссийский религиоведческий конгресс, а Конгресс российских исследователей религии.
Такая ситуация является губительной, как для самого религиоведения, так и для религиоведческого сообщества в целом. Во-первых, о религии говорят «с удовольствием» все и всюду «наряду с прочим и для забавы»[12], именно еще и поэтому появляется проблема экспертиз и экспертов, о которой уже говорилось.
Во-вторых, религиоведческое сообщество становиться рыхлым, бессвязным и являет собой совокупность отдельных представителей отдельных дисциплин. Это разрушает религиоведение, оставляя при этом нерешенным его статус, ограничивая перспективы в будущем. Да, за рубежом мы говорим о «Religious Studies», но мировая традиция во многом отличается от традиции отечественной и по сравнению с другими странами наша наука еще проходит этап становления, когда требуется централизация, а не дифференциация.
- Религиоведческое сообщество: кафедры, вузы, организации
В 2009 году в российском религиоведении насчитывалось 38 выпускающих кафедр[13], на современно этапе их около 33: часть кафедр «слили» с другими подразделениями, а часть закрыли набор. В 2008 году существовало 12 академических подразделений и научных центров, в 2015 – 10. Стабильным оказалось количество профессиональных ассоциация – 6 (из списка можно исключить Московское религиоведческое общество, но появилась Ассоциация российских религиоведческих центров). С виду ситуация является стабильной, однако, уменьшение количества кафедр свидетельствует о кризисе, который, как я уже писала, связан и с уменьшением интереса государства, и с невостребованностью выпускников на рынке труда Кроме указанных выше причин, эти проблемы связаны и со спецификой религиоведческого образования. Традиционно, оно является прежде всего философским. Чаще всего выпускник-религиовед прекрасно разбирается в философии религии, но не компетентен в законодательстве в сфере религиозной политики, он практически не был «в поле» и не имеет практических навыков работы с религиозными организациями. Да, ситуация меняется в ряде вузов – Казанском (Приволжском) Федеральном университете, РГГУ и некоторых других, однако, скорее это исключение, чем общая тенденция[14].
Второй негативной тенденцией является «уход», при сохранении фактического статуса, кафедр из религиоведения в теологию, конфессионализация образовательного процесса. Такой, например, является ситуация в Саратовском государственном университете имени Н.Г. Чернышевского, где в 2012 году кафедра религиоведения и философской антропологии была преобразована в кафедру «теологии и религиоведения»[15]. Опять же по вполне понятным и объяснимым причинам: кафедра сотрудничает с основным региональным работодателям на рынке трудоустройства выпускников – Саратовской епархией Русской православной церкви. Можно ли осуждать коллег, которые таким образом спасают кафедру, людей и ставки? Нет. Но политика «сэкономить, а не вложить и потом заработать» рано или поздно приведет к печальным последствиям.
Другой особенностью является то, что большая часть существующих кафедр самоизолировались от религиоведческого сообщества, что происходят внутри них, чем они занимаются – увы, не известно. Еще в далеком 2009 году, когда мы с коллегами создавали «Справочник религиоведа» на нашу просьбу предоставить о себе информацию откликнулось меньше трети кафедр. На Втором конгрессе российских исследователей религии не было представлено и половины кафедр и отделений, не говоря уж о заведующих. Чем вызвана такая изоляция – не понятно.
Сходная ситуация и с профессиональными ассоциациями. Их шесть[16], они самоизолированы и так до конца и не ясно, чем они занимаются. Ни одна из них, по сути, не является профессиональным сообществом, поскольку не защищает интересы своих членов. Ни одна из них не является, по сути, открытой и демократической организацией, поскольку, как для членов, так и для стороннего наблюдателя непонятны механизмы деятельности организации, выборы ее руководящих органов, цели и задачи. Проблема в том, что эти ассоциации создаются не «снизу», как, например, Вольное историческое общество[17], а «сверху», под отдельного человека и группу лиц, для решения их собственных личных целей и задач. Эти профессиональные организации являются пантеоном чьих-то амбиций, нерабочими группами близких единомышленников. В этом отношении представляется, что более продуктивным и перспективным является объединение религиоведов вокруг отдельных проектов и журналов – ничто не сближает так, как общее исследование или финансирование[18]. Рано или поздно из этих общих проектов появится нормальная рабочая профессиональная ассоциация, способная не только защитить своих членов, но и иметь свой журнал, бюджет и гранты. Но до этого блестящего будущего следует еще дожить.
- Религиоведческое сообщество: бренды, тренды, гранты
Бренды. Несомненно, в российской науке о религии есть «организации-бренды» и «ученые-бренды», которых значительно больше, чем первых. В первую очередь брендами являются кафедры философии религии и религиоведения МГУ имени М.В.Ломоносова и СПбГУ – это их «первородное право», данное им априорно, связанное с именами вузов. Куда еще, как не на эти кафедры направлены взгляды из провинции? Кто, как не они, являются мерилом российского религиоведения? В этом статусе «порфироносного отрока», конечно, трудно существовать, еще труднее поддерживать реальность своего статуса. Одновременно появляются новые организации, о работе которых слышно иногда больше, чем о деятельности иных; новые проекты вне кафедр; новые люди, создающие эти бренды[19]. Более эффективно работают «ученые-бренды», которые представляют не только свою работу, но и кафедру, и регион. А.П. Забияко – представитель дальневосточного религиоведения, Е.И. Аринин – владимирского, Л.С. Астахова – казанского и т.д. Есть ученые, чье имя само по себе уже является знаком качества и активной работы (не буду здесь никого перечислять, дабы никого не обидеть).
Тренды. Основных исследовательских тем (а именно их я подразумеваю под «трендом») в отечественной науке о религии немного. Во-первых, это история философии религии, интерпретация идей авторов к. XIX – сер. ХХ веков. Во-вторых, изучение религиозности населения, религиозной ситуации, трансформации религиозности. В-третьих, статьи из серии «за 5 минут о Вселенной», с «высоконаучными» рассуждениями о глобальных проблемах, таких как «духовность», «религиозное обращение», «религия и политика», «традиционная религия» и т.д. В-четвертых, изучение истории российского религиоведения.
В-пятых, «увлечение» современными проблемами науки о религии: «когнитивное религиоведение», «секуляризация /десекуляризация» и т.д.
Гранты. Стоит отметить, что финансирование науки через гранты является не очень большим. Чаще всего российские религиоведы получают поддержку от РГНФ, в прошлом году был поддержан проект по психологии религии Российским научным фондом. Я проанализировала данные о выигранных и продолжающихся грантах РГНФ в 2014 – 2015 году. Получается, что в 2015 году исследователями религии было получено 27 грантов, 2014 – 26 грантов, 2013 – 25. То есть, полученное количество грантов стабильно и в последние годы не меняется.
- Два предложения вместо заключения
Поведем итог этим кратким (и достаточно сумбурным) размышлениям. В целом, настроение, господствующее в российском религиоведческом сообществе можно назвать депрессивным, а тенденции, в нем существующие, – негативными. Количество кафедр сокращается, выпускники не востребованы по специальности. Сами кафедры самоизолированы друг от друга, что является одним из основных факторов отсутствия рабочего сообщества в отечественной науке о религии (как и шесть лет назад в российском религиоведении существуют активных 50-70 ученых). Увы, но складывается такое ощущение, что многие либо сдались, либо бросили заниматься наукой, либо занимаются профанацией. Молодое поколение, столь сильно бурлившее еще пять лет тому назад, освоилось и остепенилось, но появился разрыв между ними и «новыми молодыми» учеными.
Прогнозы дело не благодарное, еще более не благодарная работа – давать советы и рекомендации, тем более, когда у тебя нет ни академического, ни социального механизма влияния. Я могу лишь только пофантазировать, как можно изменить ситуацию в религиоведческом сообществе.
Во-первых, конечно, главный принцип – это «читай и работай»; это единственно, что позволено делать религиоведу практически круглосуточно. Работай над своими проектами, читай работы других – это, наверное, ключевое правило, которое полностью практически не исполняется. Дело здесь не столько в индексах цитирования и прочих показателях, а в том, что это позволит преодолеть самоизоляцию ученых друг от друга. В тоже время, научная критика – это лучшее лекарство от профессиональной некомпетентности.
Во-вторых, возрождение демократических и университетских традиций в религиоведческом сообществе. Лучшие и успешные проекты последних лет строятся именно на этих началах, как пример можно привести проект энциклопедии по социологии религии профессора М.Ю. Смирнова, где работа построена именно так. Демократические процедуры – это не сомнения в авторитете кого-либо, это нормальное развитие любого, в том числе научного общества. Отсутствие их превращает науку в «ожидание промаха (смерти, ошибки…)» другого, порождает нездоровую конкуренцию и в любом случае разрушает религиоведческое сообщество.
В-третьих, религиоведческий рынок переполнен журналами и сайтами (за исключением, может быть, пары идей, которые витают еще в воздухе), следует работать над качеством, а не над количеством; над глубиной и наполнением.
В-четвертых, основной тенденцией объединения религиоведческого сообщества, а только это, как мне думается, его сохранит, является объединение коллег «снизу», через научно-исследовательские проекты и издания. Иначе, если не произойдет такое объединение, кто-то так и будет «дышать под водой», а остальные под натиском обстоятельств и бюрократии исчезнут.
[1] Религиоведение на постсоветском пространстве / Под общ. ред. П.Н. Костылева; ред. и сост. К.А. Колкуновой, Т.А. Фолиевой: Материалы конференции (Минск, 21-22.02.2009). М.: Алькор-Паблишерс, 2011.
[2] Фолиева Т.А. «Головокружение от успехов»: размышления о религиоведческих исследованиях в России // [http://religious-life.ru/2011/11/folieva-golovokruzhenie-ot-uspehov/, дата обращения: 07.04.2015].
[3] Я буду говорить о негативных тенденциях в отечественном религиоведении. Все что есть положительного, мы с моими коллегами стараемся показать на страницах нашей религиоведческой рассылки «Перспектива».
[4] В большей степени, я буду говорить о вузовской науке, поскольку ситуация в академических подразделениях мне знакома меньше.
[5] Отдельный вопрос, который мы не будем затрагивать в принципе, кому в религиоведческом сообществе выгодно такое настроение, и кто пытается поймать рыбу в мутной воде, и кто ее специально в таком состоянии поддерживает.
[6] См. к примеру: Шупер В.А. Сага о курсовых // [http://unisolidarity.ru/?p=662, дата обращения: 07.04.2015].
[7] Термины «пассивное большинство» и «активное меньшинство» взяты из предыдущего текста [См.: http://religious-life.ru/2011/11/folieva-golovokruzhenie-ot-uspehov/, дата обращения: 07.04.2015].
[8] http://religo.ru/, дата обращения: 07.04.2015.
[9] Для «чистоты эксперимента» признаюсь, что я критиковала этот сайт, однако, мной двигали иные побуждения (прежде всего, отсутствие редакторской работы и слабые материалы), но, по сути, эти мотивы выходят уже за рамки наших размышлений.
[10] Майдан і Церква. Хроніка подій та експертна оцінка. К., 2014.
[11] http://www.doctorantura.ru/ru/programmy/proekty/seriya-lektsij-religiya-nauka-i-obshchestvo, дата обращения: 07.04.2015.
[12] Это перефразирование сентенции Григория Богослова о богословии: «…наряду с прочим толкуют с удовольствием и об этом после конских ристалищ, зрелищ и песен, после удовлетворения чрева и того, что хуже чрева; ибо для последних составляет часть забавы и то, чтоб поспорить о таких предметах и отличиться тонкостью возражений», см.: Григорий Богослов, свят. Пять слов о богословии. М., 2000. С. 7, 4.
[13] Данные даны по: Справочник религиоведа. Выпуск I: Религиоведческие образовательные, научные и общественные институты современной России и Украины / ННИЦ, МАР / Отв. ред Т.А. Фолиева, О.Я. Муха и др. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2009.
[14] http://kpfu.ru/news/anatolij-pchelincev-39vektor-religiovedcheskih.html, дата обращения: 07.04.2015.
[15] http://www.sgu.ru/structure/philosophic/theorel/history, дата обращения: 07.04.2015.
[16] При этом только одна их них – Российское объединение исследователей религии, – имеет статус юридического лица, а еще одна войдет в Европейскую ассоциацию исследования религии от всего российского религиоведения в августе 2015 года на IIIVI Мировом конгрессе Международной Ассоциации истории религии в Эрфурте (Германия).
[17] http://polit.ru/article/2014/03/03/manifest_vio/, дата обращения: 07.04.2015.
[18] Прекрасный пример тому, журнал «Государство, религия, церковь в России и за рубежом» или Научный центр современной психологии религии в ПСТГУ.
[19] Например, активно работает Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет. Издательством ПСТГУ в 2014 году по религиоведческой тематике было издано около 20 наименований литературы, что практически равно всем книгам, которые издали все кафедры религиоведения в России. Совершенно новую (не побоюсь этого слова – прогрессивную) систему религиоведческого образования внедряет у себя на кафедре религиоведения Казанского (Приволжского) Федерального университета д.филос.н. Л.С. Астахова и т.д.