Антонов К.М. «Научный атеизм» в СССР в контексте истории отечественного религиоведения

Материалы подготовлены по гранту РГНФ №13-03-00497, «История отечественного религиоведения: XX — начало XXI вв.»

Освоение наследия, доставшегося нам от истории отечественного религиоведения, выявление его сильных и слабых сторон, имеет не только академический интерес. Оно во многом определяет самопонимание современной науки, перспективы и ориентиры ее развития. Существующие в отношении советского этапа этой истории штампы, в рамках которых он изображается либо полностью в «черных», либо полностью в «розовых» тонах — очевидно нуждаются в критическом пересмотре2. Одним из ключевых для науки о религии понятий этой эпохи является понятие «научный атеизм». Прояснению и оценке его содержания и посвящена данная статья.

Выражение «научный атеизм» имело в советскую эпоху два тесно связанных между собой, но существенно различных значения. В первом смысле этим словом обозначалась определенная учебная и научная дисциплина, входившая в состав цикла философских и обществоведческих дисциплин, преподававшихся в советских вузах и нагруженных, помимо чисто научных, значительными воспитательными функциями. Во втором — доминировавшая в официальной советской науке программа изучения религии, базировавшаяся на определенных философских и общемировоззренческих постулатах. Ниже я попытаюсь последовательно прояснить оба эти значения, а затем — показать их существенную взаимосвязь, для чего представляется необходимым обратиться к истории их становления, раскрыть лежащие в их основе базовые принципы и предпосылки. В заключение будет сделан общий вывод о влиянии представлений и отношений, связанных с этим понятием, на развитие науки о религии в нашей стране.

1

История научного атеизма в первом смысле начинается фактически только в 1960-е годы: в 1959-м году кафедры истории и теории атеизма и религии создаются в Киевском и Московском, а затем и в других университетах СССР, преподавание предмета «Научный атеизм» становится обязательным во всех вузах страны. В 1964-м г. в процессе реализации постановления ЦК КПСС «О мероприятиях по усилению атеистического воспитания населения» (1964) возникает Институт научного атеизма (первый директор — А.Ф. Окулов), основным научным изданием которого становится выходивший два раза в год журнал «Вопросы научного атеизма» (1966–1989), сменивший выходившие ранее издания: «Вопросы истории религии и атеизма» Института истории АН СССР и «Ежегодник Ленинградского музея истории религии и атеизма»3. Контекстом этих преобразований следует считать стремление руководства СССР и КПСС упорядочить и представить научное обоснование начавшейся еще в 1950-е годы активизации антирелигиозной политики советского государства4, известной под названием «хрущевских гонений», но реально продолжавшейся и после смещения Н.С. Хрущева с руководящих постов.

Становление научного атеизма как дисциплины, создание учебных программ, пособий, развертывание системы научных исследований5 сопровождалось дискуссиями о его месте в системе философского и гуманитарного знания, структуре, предметной области, методологии, общественном и воспитательном значении. За различными вариантами решения этих проблем стояли различные представления не только о соотношении философии и эмпирической науки, но и о способах и практиках идеологического контроля власти над знанием. Наиболее существенными здесь представлялись структурные вопросы о том, является ли научный атеизм частью философии, или он выделяется в особую науку? Являются ли социология, психология и история религии его составляющими, или они имеют право на самостоятельное существование?

Предложения, согласно которым следовало различать атеизм как аспект материалистического мировоззрения и «научное (марксистское) религиеведение», как «соответствующую отрасль научного знания»6 — не были приняты, по видимому, из опасения создать возможность для «вынесения за скобки» мировоззренческого измерения этой области знания. Вместе с тем и попытки вообще отказаться от термина «религие- или «религио- ведение»7, как имеющего «буржуазное» происхождение также были признаны несостоятельными8. Таким образом, научная и учебная дисциплина, ставящая своей задачей «критический анализ основных религиозных представлений…, изучение религии в непосредственной связи со всей совокупностью материальных и духовных условий общественной жизни… исследование религиозной психологии, особенностей современного религиозного сознания, основных направлений современной религиозной философии и буржуазной философии религии»9 — получила парадоксальное наименование «научный атеизм». Советские авторы всячески подчеркивали наличие в нем не только критического, но и позитивно-исследовательского момента, и, вместе с тем, с необходимостью выводили его не только за рамки религиоведения, но и за рамки чистой науки, нагружая его значительным философско-мировоззренческим и педагогическим содержанием. Так, один из наиболее авторитетных советских исследователей, Д.М. Угринович (1923–1990) выделял три основных составляющих научного атеизма: марксистское религиоведение, исследование атеизма и теорию научно-атеистического воспитания10.

В результате дискуссий утвердился взгляд, рассматривающий научный атеизм как самостоятельную философскую науку, которая прилагает основополагающие принципы диалектического и исторического материализма к изучению религии и атеизма. Вместе с тем, согласно этому взгляду, социологию и историю религии следовало рассматривать «как отрасль, составной компонент атеизма»11, на долю которого в противном случае оставались бы только общие методологические принципы. Недопущение автономии частных дисциплин было важным способом обеспечения мировоззренческого контроля над эмпирическим изучением религии: встраивая мировоззрение в методологию, советские авторы вполне последовательно со своей точки зрения полагали, что «подлинно научный социологический (а, равно, исторический, психологический и т.п. — К.А.) анализ возможен только на основе исходных принципов научного атеизма»12. Таким образом, «Основы научного атеизма» представали в понимании советских ученых как «философская дисциплина, изучающая наиболее общие законы возникновения, развития и преодоления религии, а также законы формирования научно-материалистического мировоззрения»13. Наследием этой установки до настоящего времени является объединение религиоведения и философии религии в цикле философских дисциплин в системе научных специальностей.

Большую роль играло отмеченное выше педагогическое измерение, задача формирования «убежденного атеиста», как определенного типа личности, призванного к господству в рамках советского строя. Подобная личность должна «сознательно и открыто отрицать веру в бога (сверхъестественное), не принимать участия в религиозных обрядах и праздниках, уметь материалистически объяснять явления и процессы, происходящие в природе и обществе, признавать необходимость научно-атеистической работы и пропагандировать атеистические взгляды, понимать вредную, реакционную роль религии в обществе и бороться с религиозными предрассудками»14. Именно такая личность была призвана играть решающую роль в освобождении человека от «религиозных предрассудков», которое, в свою очередь, рассматривалось советскими авторами как аспект универсального проекта освобождения человека в процессе построения коммунизма. Таким образом, научно-атеистические исследования и научно-атеистическое преподавание оказывались поставлены в определенный жизненный контекст: контекст глобальной идеологической борьбы, в которой никто не мог оказаться в стороне и которая задавала систему оценок любой научной теории и любого исследовательского результата.

Тем самым, мы оказываемся перед необходимостью прояснить основания этого проекта и хотя бы в общих чертах обрисовать процесс его формирования.

 

2

Описанная выше институциализация научного атеизма стала возможна благодаря предшествовавшей и сопутствовавшей ей активной теоретической и эмпирической разработке проблем религиоведения. Рассмотрим кратко основные моменты формирования ядра научного атеизма как религиоведческой научно-исследовательской программы.

Отдельные элементы, сыгравшие в дальнейшем значительную роль в формировании этой программы стали складываться еще до революции 1917 года. К ним следует отнести программные тексты Ленина и Плеханова, работы Бонч-Бруевича по русскому сектантству. В это же время начинают свою деятельность сочувствующие марксистскому движению ученые М.Н. Покровский (1868–1932) и Н.М. Никольский (1877–1959), сыгравшие в дальнейшем видную роль в становлении науки о религии в СССР. Осуществляется перевод на русский язык ряда работ западных марксистов, посвященных проблемам философии религии и религиоведения (Ф. Энгельс, К. Каутский и др.) Однако в это время марксизм не может рассматриваться как самостоятельное направление в науке о религии.

Он становится таковым после революции, когда получает мощную правительственную поддержку. Власть производит радикальную реструктуризацию всей системы научно-исследовательских программ в области гуманитарного знания вообще и науки о религии в особенности. В 1918 году закрываются Духовные академии и семинарии, вся система церковно-научной аттестации оказывается уничтожена, ученые и преподаватели академий лишаются возможности нормальной работы и тем самым оказывается уничтожена наиболее значимая и организованная программа изучения религии в дореволюционной науке15. На протяжении 1918–1922 годов марксистские авторы ведут полемику с представителями лаической религиозно-философской мысли, занимавшими зачастую видные посты в российских университетах. Многие из них внесли значительный вклад в философию, историю, социологию, психологию религии. Эта полемика закончилась в 1922 году массовой высылкой из России ученых, не придерживавшихся марксистских позиций, что фактически может рассматриваться как признание тогдашней советской властью своего интеллектуального поражения. Единственной сохранившейся с дореволюционных времен немарксистской программой изучения религии может считаться антропологическое направление, во главе которого стояли известные ученые Л.Я. Штернберг (1861–1927) и В.Г. Богораз-Тан (1865–1936). Однако и они, и немногие оставленные в России представители религиозно-философской мысли были лишены возможности вести гласную полемику с атеистическим направлением, серьезный мировоззренческий диалог, содержательная полемика по общим вопросам в области науки о религии стали невозможны. Это привело к радикальному сужению интеллектуального кругозора, невосполнимой потере культурного уровня и степени методологической изощренности, утере экзистенциальной напряженности и позитивной осмысленности религиоведческой научной работы. Институционально Церковь и даже Университет были лишены права на собственный дискурс о религии, «владельцем дискурса» (М. Фуко) стала Коммунистическая партия в лице своего руководства и организаций типа Союза Воинствующих Безбожников.

В те же годы начинается активная разработка основ марксистской теории религии, шедшая параллельно развертыванию в РСФСР антирелигиозного движения. Первыми теоретиками и организаторами антирелигиозного движения в РСФСР и СССР были И.И. Скворцов-Степанов, А.В. Луначарский, Н.К. Крупская, П.А. Красиков, Ем. Ярославский. Большое методологическое значение придавалось статье В.И. Ленина «О значении воинствующего материализма» (1922). Следует отметить значительное, хотя и неявное, влияние концепции А.А. Богданова (вопреки открытой критике в его адрес)16, а также большую роль рецепции лингвистических идей Н.Я. Марра.

Ликвидация внешних в мировоззренческом отношении оппонентов стимулировала внутримарксистскую полемику. Конституирующее для развития науки о религии значение имели полемика 1922–23 гг. И.И. Скворцова-Степанова и М.Н. Покровского по вопросу о происхождении и природе религии и столкновение Ем. Ярославского и М.М. Костеловской по методам антирелигиозной пропаганды и значении научного изучения религии. Идее Покровского о происхождении религии из страха смерти, которая с точки зрения последовательного марксизма должна была быть оценена как антиисторический психологизм и биологизаторство, Скворцов противопоставил попытку показать логику возникновения и развития примитивных форм религиозного сознания из примитивных производственных отношений в первобытной общине. Несмотря на то, что эта попытка впоследствии в свою очередь критиковалась за упрощенчество, она в значительной степени определила дальнейшее рассмотрение этих вопросов в советской науке, в частности, преобладание в ней социологических подходов над психологическими17.

Столь же значительной по своим последствиям было противостояние органов Союза воинствующих безбожников — газеты «Безбожник» и журнала «Антирелигиозник» (Ем. Ярославский) — и журнала «Безбожник у станка» (М. Костеловская), проходившее как раз по линии, разделявшей «научную» критику религии, предполагавшую признание необходимости ее изучения и тактику ее немедленного разрушения, разоблачения ее «враждебной классовой сущности», представлявшейся самоочевидно ясной18. Победа первого направления закрепила одновременно и легитимность религиоведения, и его служебное, по отношению к партийной политике положение.

На конец 1920-х — начало 1930-х годов приходится первый пик деятельности СВБ и первые попытки организации «атеистического образования» в университетах — «антирелигиозное отделение» ЛенГУ. Делаются первые попытки систематического обобщения истории религиоведения, истории религии, делаются первые опыты полевых социологических и этнографических исследований реальной религиозности населения СССР. Осуществляется перевод на русский язык значительного числа работ иностранных авторов: Э. Тайлора, Дж. Дж. Фрэзера, Л. Леви-Брюля, Ф. Боаса, З. Фрейда и др. Именно в это время закладываются концептуальные и стилистические основы научного атеизма, формируется корпус «канонизированных» авторов, приемы полемики и этические нормы. Центральная роль принадлежит здесь таким малоизвестным (даже в послевоенный период в самом СССР) авторам, активным деятелям СВБ как А.Т. Лукачевский и Н.М. Маторин. Их судьбу следует рассматривать как поистине трагическую: именно их усилиями были сформирован в религиоведении специфический этос советской науки, первыми жертвами которого пали они сами в середине 1930-х годов19. Одним из важных проявлений этого этоса было специфическое квазитеологическое выстраивание научного дискурса на основе сочетания экзегезы классиков марксизма (в число которых довольно скоро попадает Сталин) с полемикой с «буржуазной» наукой и разного рода внутренними «уклонами». Предельными аргументами в этой полемике становились ссылки на авторитет и взаимные обвинения в «буржуазной клевете на марксизм» и «затушевывании» «эксплуататорской роли религии»20, имевшие для обвиняемых зачастую фатальные следствия.

Значительное влияние на становление религиоведения этой эпохи оказала развернувшаяся в советской философии полемика отрицавших самостоятельность философии «механистов» и пытавшихся разрабатывать основы марксизма как теоретической философии, «диалектиков». Полемика, стоившая не только карьеры, но и жизни и свободы многим своим участникам, завершилась приходом к руководству группировки Митина, Юдина, Федосеева и др., претендовавшей на единственно верную интерпретацию наследия Маркса, Энгельса и Ленина, но в действительности осуществившей «сталинизацию» философии, на многие десятилетия определившую границы дозволенного в философском дискурсе21. В науке о религии именно на этом этапе был закреплен ряд обязательных мировоззренческих и общефилософских посылок, ставших впоследствии необсуждаемой и само собой разумеющейся аксиоматической базой всех возможных исследований вплоть до середины 1980-х годов, несмотря на то, что после смерти Сталина в различных областях гуманитарных исследований произошла существенная либерализация. Стандартизации мышления соответствовало клиширование языка, точно охарактеризованное выдающимся филологом-классиком О.М. Фрейденберг: «Язык стал содержать куски общих мест, полицейский эпический язык. Одинаковые мысли, одинаковые стоячие выражения никогда не грешили ошибками. Только письменные слова неизменно становились «грубейшей ошибкой»»22.

Рассмотрим эти предпосылки и вытекающие из них основные следствия.

3

Методологической основой, впрочем, далеко не всегда последовательно реализуемой, научного атеизма в СССР стали идеи К.Маркса о религии как «превратном мировоззрении», имеющем земную основу и возникающем как следствие «саморазорванности и самопротиворечивости этой земной основы»23. Задачей подлинно научной теории религии Маркс считал установление двусторонней связи между религией как «надстройкой» и ее «материальным базисом»: «Конечно, много легче посредством анализа найти земное ядро причудливых религиозных представлений, чем, наоборот, из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие им религиозные формы»24. Значительную роль сыграли также размышления М. о природе товарного фетишизма и идеи Энгельса о роли труда в антропогенезе и его этапах. Несмотря на стремление советских авторов преувеличить роль В.И. Ленина (а в 30-е годы также и Сталина) как теоретиков атеизма, ленинская радикализация указанных идей Маркса сказалась скорее на эмоциональном градусе и этосе религиоведческих дискуссий и атеистической критики религии, чем привнесла существенную теоретическую новизну. Зато существенную роль сыграла рецепция Плехановым анимистической теории Э. Тайлора.

В самом общем виде религия рассматривалась как «одна из идеологических надстроек, отражающая в извращенной форме общественное бытие человека»25. Она, однако, выделялась на фоне других надстроечных форм: «Религия как определенная система идей, настроений и обрядов является контрреволюционной силой, враждебной пролетариату»26. Основной особенностью, определявшей эту «реакционную» специфику религии считалось широко понимаемое анимистическое (несколько позже – фетишистское) содержание любых религиозных систем.

Такой подход влек за собой не только определенное понимание происхождения религии, логики ее истории, ее места в культуре, определенную направленность познавательного интереса в современной ситуации, но и определенную политическую практику, определенное понимание науки о религии и ее развития, определенный внутринаучный этос.

Так, в вопросе о происхождении и природе религии основное внимание было направлено на социальные корни религиозных явлений: причину религии видели не столько в беспомощности человека перед лицом явлений природы, сколько в социальных отношениях, определяющихся «жалким состоянием производительных сил» и опосредующих эту беспомощность в сознании человека. Возникновение религии связывалось главным образом с нарастанием внутренних противоречий в первобытном человеческом обществе27.

Такой подход обусловил наиболее характерную для советского подхода на всем его протяжении идею «безрелигиозного периода в истории человечества»28Несмотря на то, что идея безрелигиозной эпохи без сомнения вписывается в логику марксистского подхода, следует согласиться с В.Р. Кабо, который полагал, что «безрелигиозная эпоха занимала такое же место в советской идеологии, что и первобытный коммунизм – обе эпохи предвосхищали будущее коммунистическое общество атеистов»29. Именно поэтому данная идея выступала в качестве значимой предпосылки всех реконструкций ранних этапов истории человечества и всех интерпретаций отдельных памятников палеолитических культур и антропологических находок.

Другим следствием указанного выше социологизма советского подхода была характерная для его приверженцев идея, согласно которой «у религии нет самостоятельной истории»30. Поскольку в качестве реальных движущих факторов ее истории рассматривались главным образом факторы социально-экономического порядка, а содержание религиозных идей рассматривалось как фантастическое отражение реальных социальных отношений, религия лишалась собственной внутренней логики развития: «Каждой социально-экономической формации, отдельным ее стадиям соответствует своя религиозная идеология»31.

В истории культуры религии предназначалась главным образом отрицательная роль. Уже на самых начальных этапах «Первобытная религия, как и всякая религия, являясь фантастическим отражением бессилия и беспомощности, закрепляла эту беспомощность, в этом заключается величайшее реакционное значение первобытной религии»32.

Однако, подчеркивая «реакционную роль» религии на всех этапах ее истории, советские религиоведы, однако, полагали, что та или иная религиозная идеология может на определенных этапах исторического развития отражать (разумеется в искаженном виде) и даже стимулировать те или иные прогрессивные общественные перемены, выражать (также в фантастической форме) интересы не только господствующих, но и угнетенных классов. Специфика религиозной формы отражения33, тем не менее, такова, что в целом религия, тем не менее, всегда выступает как сила реакционная, освящающая несправедливый общественныйstatus quo.

Этим подходом обусловливался своеобразный христиано- и церкво- центризм советских исследований религии и тесно связанного с ними критического антирелигиозного пафоса: именно на разоблачение христианства, причем в особенности в его церковной, православной или католической, форме были направлены усилия, на порядок превосходившие те, которые были направлены на другие религиозные традиции. Считалось, что церковная организация (в противоположность более размытому сектантству и разнообразным ересям) может служить исключительно интересам «эксплуататоров».

С необходимостью эффективного разоблачения этого служения, отслеживанием роли религии в классовой борьбе, постановкой на научную основу антирелигиозной пропаганды и связанной с этим прогностикой, отслеживанием происходивших в сознании людей перемен были связаны актуальные социологические и этнографические исследования религии в СССР34.

Здесь, несомненно следует указать и на тот печальный факт, что вопреки тому, что в работах ученых и философов религии того времени постоянно встречаются указания на недопустимость административных антирелигиозных мер и оскорбления чувств верующих, научный атеизм как исследовательская программа, которая предсказывала исчезновение религии в обозримом будущем и обосновывала связанную с этим прогнозом политику власти, несомненно несет на себе значительную долю ответственности за характерную для советской власти практику гонений на верующих.

Социологизм господствовал не только в понимании религии, но и в понимании науки о религии и ее истории. Объясняя движение научных идей советские авторы искали не их собственную внутреннюю логику, а их «социальные предпосылки, вытекающие из классовой борьбы»35. В таком освещении ученые представали прежде всего как глашатаи интересов тех или иных социальных групп, соотв., как апологеты или критики религии, а не как производители чистого знания. Предполагалось, что единственно научная (или единственно последовательно научная) теория религии может существовать только в рамках марксизма-ленинизма. «Все другие теории только запутывают вопрос о религии. Поэтому бороться с религией – это значит и бороться и против этих теорий»36. В результате не только теории религии «буржуазных» ученых, но и теории, возникавшие в рамках альтернативных версий марксизма (так наз. «ревизионизм»), а затем – и различные отклонения от «каноничного» истолкования ленинской интерпретации рассматривались в качестве скрыто-апологетических происков классовых врагов.

Таким образом, знание о религии лишалось собственной ценности и получало ценность только инструментальную: «мы можем широко развернуть антирелигиозную работу только тогда, когда будем опираться на научные силы»37. Этим путем дискуссии между учеными становились частью борьбы мировоззрений, а последняя, в свою очередь, включалась в контекст глобальных событий социальной истории: мировой революции, построения социализма в СССР.

В заключение отмечу несколько существенных обстоятельств.

Во-первых, научный атеизм никогда не был в СССР единственной программой изучения религии, хотя безусловно задавал здесь тон. Несмотря на преследования и ограничения со стороны властей и официальной науки имели место христианские (прот. А. Мень, С.С. Аверинцев, архиеп. Михаил Мудьюгин), буддийские (Б. Дандарон) подходы, попытки практиковать методы, лишенные выраженной мировоззренческой привязки. Во-вторых, среди работ представителей самого научного атеизма можно выделить, с одной стороны, исследования, выполненные на высоком научном уровне, получившие в том числе и международное признание (Угринович, С.А. Токарев), а с другой — значительную массу конъюнктурных, имевших исключительно идеологическое содержание текстов.

Подводя итог, укажу, что сформировавшиеся в рамках советского научного атеизма специфические отношения между властью, мировоззрением, научной методологией и практикой конкретных исследований сделали невозможными критический анализ и пересмотр описанных выше предпосылок, способствовали их закреплению в сознании большинства ученых, прививке бюрократического этоса в научном сообществе, вели к падению престижа научного знания о религии в обществе в целом и в конечном итоге имели негативные последствия для развития науки о религии в России.

 

1 Опубликовано: Der “Wissenschaftliche Atheismus” in der UdSSR // Una Sancta. 2012-2.book. S. 115-124. http://home.arcor.de/una_sancta/

2 Проблеме истории отечественного религиоведения советского времени посвящены многочисленные работы И.Н. Яблокова, Меньшиковой, Е.С. Элбакян, М.М. Шахнович, П.Н. Костылева и др. Многие существенные проблемы подняты в работах М.Ю. Смирнова.

3 См.: Зуев Ю.П. Институт научного атеизма // ; Шахнович М.М. Отечественное религиоведение 20–80-х годов XX века: от какого наследства мы отказываемся // Шахнович М.М. Очерки по истории религиоведения. СПб., 2006. С. 181–197; Элбакян Е.С. Феномен советского религиоведения //http://www.religiopolis.org/religiovedenie/3935-fenomen-sovetskogo-religiovedenija.html#_ednref113 (дата публикации: 27.01.2012, дата обращения: 14.03.2012).

4 Оно началось после смерти Сталина опубликованием постановлений ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения» и «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения» (1954).

5 Так в 1961–1971 годах было выпущено 16 пособий, в 1964–1972 защищено 50 докторских и 536 кандидатских диссертаций по научному атеизму (см.: Шептунин А.П. Задачи повышения уровня преподавания научного атеизма в вузах // Вопросы научного атеизма. Вып. 15. Научный атеизм в высшей школе. М., 1973. С. 5-22, здесь с. 17, 22).

6 Крянев Ю.В. Атеистические исследования // Вопросы философии. 1967. № 5. С. 153–156, здесь с. 155.

7 С точки зрения русского языка оба написания могут считаться верными. Достаточно редко встречающееся «религиеведение» производится от русского «религия», более частое «религиоведение» — от лат. «religio».

8 Крянев. Указ. соч. С. 155; Пашков Н.А. Актуальные проблемы научно-атеистического исследования // Кафедре философии религии и религиоведения 50 лет. М., 2009. С. 171–174, здесь с. 172.

9 Новиков М.П. О предмете научного атеизма // Вопросы научного атеизма. Вып. 15. С. 25-36, здесь с. 30.

10 Угринович Д.М. Введение в теоретическое религиоведение. М., 1973.

11 Новиков. Указ. соч. С. 29.

12 Там же. Такого рода контроль неизбежно приводил к конфликтным ситуациям: так «появление монографии Ю.А. Левады «Социальная природа религии» стало поводом для «одергивания» отечественных социологов партийно-идеологическими инстанциями за увлечение «ревизионистскими концепциями религии в ущерб положениям исторического материализма» — см.: Смирнов М.Ю. Очерк истории российской социологии религии. СПб., 2008. С. 55. Однако это беспокойство «инстанций» имело основания: по свидетельству другого заслуживающего доверие автора: «Главным же советским социологом было вовсе не Политбюро ЦК КПСС. Им был Толкот Парсонс…» который был для советских исследователей «олицетворением… социологии как таковой» — см. Филиппов А.Ф. Теоретическая социология в России // Мыслящая Россия. Картография современных интеллектуальных направлений. Куренной В., ред. М., 2006.

13 Шахнович М.И. Философское содержание курса «Основы научного атеизма» // Вопросы научного атеизма. Вып. 15. С. 37–44, здесь с. 37.

14 Лебедев А.А. Студенческая молодежь и атеизм // Вопросы научного атеизма. Вып. 15. С. 199-213 здесь с. 201.

15 См.: Антонов К.М. Историческое изучение религии в духовно-академической традиции в дореволюционной России // Вестник ПСТГУ. Серия 1. Богословие. Философия. 1(33) 2011. С. 39–55; Сухова Н.Ю. Система научно-богословской аттестации в России в XIX — начале XX века. М., ПСТГУ, 2009.

16 См.: Шахнович М.И. Исследование советской наукой проблем происхождения религии и ее ранних форм \ Вопросы научного атеизма. М., 1967. Вып. 4. Победы научно-атеистического мировоззрения в СССР за 50 лет. С. 242-266, здесь с. 242-243.

17 Исходные точки зрения были сформулированы в: Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1-2. М., 1915–1918; Скворцов.-Степанов И.И. Очерк развития религиозный верований. М., 1921. Материалы дискуссии: Скворцов.-Степанов И.И. О загробной жизни, о боге и бессмертии // Молодая гвардия. 1922. № 4-5; он же. Страх смерти против исторического материализма // Под знаменем марксизма. 1922. № 11-12; он же. Смерть страха смерти как итог моей полемики с тов. Покровским // Под знаменем марксизма. 1923. № 2-3; Покровский М.Н. Страх страха религии // Под знаменем марксизма. 1922, № 9-10; он же. Ответ тов. Степанову. Под знаменем марксизма. 1923. № 1; он же. История религии на холостом ходу (Нечто вроде резюме) // Под знаменем марксизма. 1923. № 2-3. Анализ дискуссии в советской историографии см.: Зыбковец В.Ф. Об одной дискуссии // Вопросы истории религии и атеизма. Т. VII. М., 1959. С. 303-312; Губанов Н.И. Разработка проблем атеизма в советской философской науке // Вопросы научного атеизма. М., 1967. Вып. 4. Победы научно-атеистического мировоззрения в СССР за 50 лет. С. 183-204, здесь с. 192-193.

18 См.: Губанов. Указ. соч. С. 193; Дождикова Н.А. Чем был недоволен Берлиоз? О романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» и «проблеме Христа» //http://magazines.russ.ru/neva/2009/7/do28.html (дата обращения: 17.03.2012).

19 Мне не удалось обнаружить работ, посвященных Лукачевскому. Что касается Н.М. Маторина, то ему в советское время была посвящена лишь одна мемориальная статья: Носова Г.А. Н.М. Маторин как исследователь религии \ Вопросы научного атеизма. Вып. 7. М., 1969. С. 366-386.

20 См.: Маторин Н.М. Введение. Первобытный коммунизм // Первобытное общество. Сб. ст. б.м. 1932. С. 22; Лукачевский А.Т. Введение в историю религий. М., 1934. С. 50.

21 Особенно важны здесь: Федосеев П.Н. Против механицизма и меньшевиствующего идеализма в антирелигиозной пропаганде. М., 1934; Федосеев П.Н. О религии и борьбе с ней. М., 1938.

22 Фрейденберг О.М. Будет ли московский Нюрнберг? Из записок 1946–1949 годов // Синтаксис. Публицистика. Критика. Полемика. № 16. Париж, 1985. С. 49–164, здесь с. 152.

23 См.: Маркс К. К критике гегелевской философии права. .. Маркс К. Тезисы о Фейербахе… Ср. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. : «Каждая религия является ни чем другим как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, отражением в котором земные силы принимают форму сверхъестественных».

24 Маркс К. Капитал Т. 1. Кн. 1. М., 1983. С. 383.

25 Лукачевский А.Т. Марксизм-ленинизм как воинствующий атеизм. М., 1933. С. 5.

26 Там же. С. 15.

27 С этим подходом связано и особое отношение научного атеизма к распространенной в эпоху Просвещения теории обмана: широко спекулируя на фактах недостойного поведения священнослужителей в практической антирелигиозной пропаганде, советские исследователи в теории рассматривали ее как наивную.

28 См. напр.: Зыбковец В.Ф. Проблема происхождения религии в советской науке. (Постановка вопроса; труды А.В.Луначарского, Е.М.Ярославского, И.И.Скворцова-Степанова) // Вопросы истории религии и атеизма. Т. 6. М., 1958.

29 Кабо В.Р. Происхождение религии. История проблемы. Канберра. 2002. Цит. по: http://members.iimetro.com.au/~elgovor/aboriginals/origins_of_religion16.htm (дата обращения: 22.03.2012).

30 Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М., 1986. С. 21.

31 Лукачевский А.Т. Введение в историю религий. М., 1934. С. 6.

32 Лукачевский. Возникновение религии и начальные этапы ее развития // Первобытное общество. Сб. ст. б.м. 1932. С. 116–144, здесь с. 129.

33 Метафора «отражения» — один из основных постулатов теории познания диамата, канонизированный благодаря книге В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».

34 Из ранних работ см. например: Лукачевский А.Т. Изучение социальных корней религии в СССР. М, 1930; Маторин Н.М. Религия у народов волжско-камского края прежде и теперь. М., 1929.

35 Лукачевский. Происхождение религии. Обзор теорий. М., 1930. С. 94.

36 Лукачевский. Марксизм-ленинизм как воинствующий атеизм. М., 1933. С. 6.

37 Лукачевский. Реконструктивный период и очередные задачи Союза Воинствующих Безбожников. М., 1930. С. 15.