Термин секуляризация вошел в европейские языки со времени заключения в 1648 году Вестфальского мирного договора, в котором он означал передачу ранее находившихся в церковном владении земель в собственность светских государственных властей. Термин secularis к тому моменту уже использовался, и различие между сакральным и секулярным, приблизительно эквивалентное различению между христианскими концепциями сверхъестественного и всего земного и профанного, широко привлекалось для утверждения главенства сакрального. Более того, церковь долгое время проводила различие между т.н. «религиозными» священнослужителями и теми, что назывались «секулярными», то есть, между той частью клира, которая функционировала в рамках религиозного ордена, и теми, кто служил в обществе. Позднее термин секуляризация применялся в другом, хотя и соотносимом, смысле освобождения священников от принятых обетов. Он также использовался во многих других значениях, пока не приобрел более общие социологические коннотации в XX веке. Социологи стали использовать это слово для обозначения разнообразных процессов, в ходе которых религиозные власти теряли контроль над социальным пространством, временем, средствами производства, ресурсами, живой силой, при этом основанные на опыте способы действия, цели и устремления мирского характера замещали ритуальные и символические модели поведения, направленные на реализацию потусторонних или сверхъестественных целей.
Позднее термин применялся для обозначения модели социального развития, которая уже была осмыслена ранними социологами, включая Огюста Конта (1798 – 1857), еще до того, как термин секуляризация вошел в общий социологический обиход. Описания этого процесса сводятся к следующему: различные социальные институты постепенно обособляются друг от друга и все больше освобождаются от матрицы допущений религиозного характера, которые до того оформляли и порой одушевляли их деятельность, довлели над ними. До того, как произошли эти изменения, социальная активность во всей необъятной сфере человеческой деятельности и институтов (включая труд, принятие решений, социальные и межличностные отношения, юридические процедуры, социализацию, игру, лечение и смену жизненных циклов) регулировалась сверхъестественным предрассудками. Процесс структурной дифференциации, в ходе которого социальные институты (экономика, политика, мораль, право, образование, отдых, здравоохранение, родственные взаимоотношения) осмысляются как обособленные организации, функционирующие в значительной степени автономно — это также процесс утраты господства представлений о сверхъестественном над человеческими отношениями. Это и есть та модель, которая в широком смысле определяется как секуляризация. Представления о сверхъестественном постепенно вытесняются из всех социальных институтов, за исключением тех, которые специально предназначены для развития знаний о постулируемой иерархии сверхъестественного и установления отношений с ней. Несмотря на то, что подобные организации все еще пытаются оказывать влияние на другие сферы жизни общества, они воспринимаются как обособленные и обретающие все более четкие границы религиозные институты.
Определения. Уже этот краткий обзор демонстрирует нам изменяющуюся сущность понятия секуляризации и сложность выведения всеобъемлющего определения для него. Это понятие отличается от понятия секуляризма, с которым его иногда смешивают. В сущности, понятие секуляризации связано с процессом спада религиозной активности, верований, образа мышления и институтов, непосредственно сопряженного другими изменениями социальной структуры или же являющегося не осознаваемым и не непреднамеренным следствием этих изменений. Секуляризм – это идеология; ее сторонники сознательно выступают против любых форм сверхъестественного и связанных с ним общественных институтов, отставивая нерелигиозные и антирелигиозные принципы в качестве основы личной морали и социальной организации. Секуляризм может в определенной степени влиять на процесс секуляризации, но имеющиеся сведения даже о таких официально секуляристских (secularist) странах, как страны бывшего Советского Союза, говорят о том, что это влияние будет постепенным и гораздо менее значимым, по сравнению с такими глубокими изменениями социальной структуры как индустриализация и урбанизация.
Определения секуляризации непосредственно связаны с определениями религии. Если давать сущностное определение религии, как верований, ориентаций, установок, деятельности, институтов и структур, относящихся к сверхъестественному (этого определения мы придерживаемся в этой статье), то мы имеем возможность оценить до какой степени религия переживает упадок или теряет значимость для функционирования общества. Некоторые социологи, тем не менее, определяли религию в терминах функционализма, т.е. как любой набор верований, идей и практик, который выполняет определенные социальные функции. (Использование функционального анализа, который является стандартным социологическим методом, конечно же, не предполагает приверженности к функциональным определениям; их сочетание может в самом деле привести к логическому кругу). В тех случаях, когда религия определяется функционально, за религию (по определению) может иногда приниматься огромное разнообразие идеологий и практик, не имеющих отношения к сверхъестественному, морали, вере, предназначению, предельным смыслам и целям. Поскольку определенные функции считаются незаменимыми для перманентности и целостности общества, то становится сложным (если не невозможным) говорить о секуляризации, используя функциональные определения, ведь религия определяется как все, что выполняет те самые незаменимые функции. Сама дискуссия о секуляризации и социальных процессах, ведущих к упадку ориентированных на идеи сверхъестественного верований и практик, предполагает использование сущностного определения религии. Когда мы ссылаемся не на религию, а на конкретные религии или религиозные системы, то проблема определения (непосредственно демонстрирующая социологическое пристрастие к абстрактным универсальным понятиям) исчезает.
Понятие секуляризации испытывает недостаток в нормативном определении. Связанные с этим понятием феномены, на которые оно указывает, затрагивают широкие сферы общества. Общим у этих феноменов является тенденции уменьшения обращения к сверхъестественным объяснениям, уменьшения задействованных для достижения сверхъестественных целей средств и уменьшения поддержки общественных институтов и практик, обеспечивающих взаимоотношения со сверхъестественными силами или поддерживающих зависимость от них. Существуют другие, несколько более узкие по своему значению термины, подразумевающие схожие процессы: десакрализация, лаицизация (laicization) и дехристианизация. Термин «десакрализация» указывает главным образом на утрату чувства сакрального, свойственного определенным местам, вещам и практикам; он в меньшей степени относится к религиозным организациям и мало применим к описанию процессов мышления. Этот, в сущности, негативный термин не проясняет характер того, что именно замещает вытесненное чувство сакрального, коль скоро сакральность исчезает. Как понятие, он предполагает меньше переходных ступеней, чем секуляризация. Термин laicisation во французском языке иногда используется как синоним другого термина французского языка: sécularisation, но аналогичный термин английского языка: «секуляризация» (secularization), имеет более специальные коннотации: он обозначает главным образом упразднение священнических служб и компетенций или же переход определенных функций, таких как отправление правосудия, обучение или социальное служение, к специалистам, для которых теологическая подготовка уже не считается необходимой или целесообразной. Термин laicization указывает также на неприятие явных священнических (sacerdotal) притязаний религиозных профессионалов. Термин «дехристианизация» очевидно относится к упадку только одной религиозной традиции, главным образом в ее контроле над институциональными практиками. Этот термин не настолько этически нейтрален как термин «секуляризация».
Если дать краткое определение этому понятию, то секуляризация означает процесс, в ходе которого религиозное сознание, практики и институты теряют свое социальное значение. Он указывает на то, что религия становится малозначимой для деятельности социальной системы, и что необходимые для деятельности общества функции рационализируются, выходя из-под контроля относящихся к сверхъестественному общественных институтов.
Показатели секуляризации. Анализ социальной структуры может в общих чертах показать в какой степени порядок и деятельность общества зависят от представлений о сверхъестественном и относящихся к ним практик; то есть, в какой степени общество секуляризировано. Даже без проведения полного анализа всей социальной системы разные социальные факты могут служить в качестве показателей секуляризации, хотя эти факты и различаются по своей специфике и релевантности от одного социально-культурного контекста к другому. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что повышение специализации общественных функций и ролей, вызванное структурной дифференциацией, неизбежно вызвало снижение влияния религии на другие социальные институты. Религия на Западе, в общем, скорее стала лишь одним из учреждений социальной структуры, нежели общезначимым и даже определяющим авторитетом, каким она была в прошлом.
Можно сказать, что религиозное сознание сокращается в той мере, в какой получают развитие основанные на фактах и опыте поведенческие установки. Описания сверхъестественного становятся все более абстрактными, а его деятельность – все более удаленной, в то время как личные убеждения, касающиеся обязанностей, чувства подчинения и вины, теряют силу императива. Уменьшается обращение к сверхъестественному, и как к способу познания мира, и как к средству эмоциональной поддержки личности. Становится меньше и обращений к божественной воле как к руководству в выборе жизненной ориентации, модели поведения и практики; менее частыми становится обращение к молитвам или проклятиям. Религиозные символы теряют свою живость и смысл, талисманы, четки и кресты становятся скорее декоративными предметами, в то время как магия (например, в форме популярной астрологии) становится приятно возбуждающим развлечением. Повседневная жизнь обусловлена прагматичными поведенческими установками и основанном на причинно-следственных связях мышлении.
Поскольку религиозная деятельность (т.е. деятельность, направленная к сверхъестественному) считается все менее эффективной по сравнению с мирским опытом, постольку сокращаются рамки и масштаб этой деятельности. Религиозные обряды теряют обязательный характер для членов общества и становятся полностью добровольными; это показывает, по меньшей мере, снижение внимания к ним со стороны государственных властей. В то время как оставление обязательных религиозных практик может устранить определенный набор периферийных мотиваций религиозного действия, оно не искореняет другие; к примеру, традиционные уклады жизни, следование обычаям или поиск социального престижа могут по возможности сохранять внерелигиозные побудительные мотивы участия в религиозных ритуалах или коллективных действиях. Схожие социальные действия, такие как посещение церкви, крещение, венчание или похороны, могут побуждаться разными мотивами и заключать в себе различные смыслы в разных культурных контекстах. Тем не менее, несмотря на эти обстоятельства, посещение церкви, членство в ней, rites de passage (обряды перехода), молитва перед едой, общественные молебны, паломничества, приношения по обету (votive offerings), пост, исповедь, религиозные праздники и церковные венчания – все эти действия становятся менее распространенными и теряют «глубину» своей сакральности.
Для того чтобы оставаться значимой в современном обществе, религия должна быть открытой и организованной, являться потенциальным источником всех коллективных и общественных интересов, оказывая влияние на социальную систему так, чтобы та функционировала в согласии с религиозными принципами и с соответствующим отношением к сверхъестественному. На раннем этапе эволюции современных обществ религиозные институты занимали примерно такое положение, но это влияние сильно ослабло на всем христианском Западе. Эта утрата социальной значимости наиболее ярковыраженно проявляется в пропорциональном снижении доли социальных ресурсов (к примеру, в виде валового национального продукта), выделенной для религии, для обеспечения клира и церковного имущества, служащих целям, лежащим в сфере сверхъестественного. Рабочая сила, энергия, навыки, материальные блага и время все более задействуются для целей, отличных от сверхъестественных. Относительно количества населения число церквей уменьшается, также как и число священнослужителей. Денежный оклад и социальный статус клира падает по сравнению с другими профессиями. Сопутствующие учреждения (школы, колледжи, больницы, органы социальной защиты) выходят из-под религиозного контроля под контроль мирской, секулярный и государственный.
Применение понятия секуляризации к общество в целом имеет своим соотносится с процессами изменения, проходящими в религиозных институтах per se. Не только само общество все менее испытывает влияние религии, но и религиозные институты и поведение испытывают влияние бытующих в секулярном обществе ценностей и стандартов. Поскольку общество все более приводит свою деятельность в соответствие с научными и техническими критериями, то и религиозные институты испытывают это влияние. Сакраменталисткие и священнические ориентации религии становятся все менее сообразными с условиями повседневности, и основной тенденцией религиозной деятельности становится сокращение дистанции между сакральным и секулярным. Особый литургический язык приспосабливается для секулярного понимания, организация становится все более рационализированной; «экономия на масштабе» (economies of scale) достигается путем экуменизма; продолжительность, планирование, стиль и содержание практик с необходимостью приспосабливаются к внешним секулярным ограничениям и предпочтениям. Церковные лидеры становятся менее уверенными в вопросах природы сверхъестественного, менее приверженными догмам и формальным аспектам вероучения, под которыми они, принимая свои должности, подписывались, а все более посвящают себя благодеяниям, общим нравоучениям, совместной деятельности в рамках своей общины, сбором средств для своих церквей и случайным комментариям на политические темы. Эта модель изменения была обозначена как внутренняя секуляризация церквей.
Секуляризация как исторический процесс. Секуляризация проходит на протяжении всей истории неравномерно, хотя и по ясно наблюдаемой схеме. В дописьменных обществах представления, которые могут считаться сверхъестественными, были повсеместными и переплетенными с опытным знанием и рациональной техникой. В объяснениях задействовались внеэмпирические сущности, социальные целевые ориентации были смешаны с символическими действиями, и магические средства сливались с прагматическим образом действия. Процесс, который Макс Вебер обозначил как die Entzauberung der Welt («расколдовывание мира»), постепенно лишил естественные феномены их магико-религиозного смысла, поскольку люди стали овладевать более практичными, позитивистскими ориентациями.
При таком подходе магия можно объединить с религией в рамках одной общей рубрики супранатурализма; в действительности, уже само по себе установление различия между ними может рассматриваться как один из аспектов секуляризации. Развитие монотеистических религий включало рационализацию и систематизацию понятий о сверхъестественном. Этот процесс, наиболее очевидно наблюдаемый в истории иудаизма, неуклонно уничтожал существовавшее до этого огромное количество разнообразных локальных магических представлений и божеств; он сопровождался провозглашением более универсалистский дух, придал этический характер религиозным представлениям и постепенно установил связную концепцию более трансцендентного и универсального божества. Монотеистические религии сами представляли собой рационализирующие силы и, следовательно, в той степени, в которой они способствовали уменьшению супранатуралистических верований, они были и секуляризирующими силами. Магические верования и практики не были искоренены в одночасье; иногда они сохранялись в качестве скрытых течений, периодически проявляясь вновь. Иудаизм и протестантизм были, в общем, более эффективными силами секуляризации, чем католицизм, ведь, хотя все три конфессии подвергли суровой критике магические и народные верования и пытались распространить упорядоченные, внутренне согласованные учения и практики, католическая церковь порой допускала, вбирала в себя или приспосабливала языческие элементы.
Есть мнение, что рассмотрение секуляризации как кумулятивного, длительного процесса необходимо предполагает существование в неком неопределенном времени ни эпохи беспримерного господства религиозной веры. Против такого вывода возражают, что сама христианская история обнаруживает повторяющиеся время от времени жалобы клириков на неверие, отсутствие прилежания в исполнении религиозных обрядов и множество случайных уставных нарушений. Исторические свидетельства нельзя отвергать, но религиозность не должна отождествляться с христианством. Язычество и ереси часто фигурировали в жалобах на распущенность, но они являлись проявлениями не секулярности общества, а скорее его религиозности. Кроме того, церковная религия и участие в церкви являются только двумя из многих индикаторов относительной секулярности; они не указывают ни на что, кроме религиозного сознания или же на значимость религии (и ее институтов) для функционирования социальной системы. Пока супранатуралистические концепции (любого вида) оказывали воздействие в повседневной жизни, или пока религиозные институты поддерживались светскими властями и выполняли лигитимирующую функцию, а также функции официальной идеологии и социального контроля, общество не переживало никакого радикального процесса секуляризации, подобного современному.
В новейшей истории Запада разобщение религиозных и политических институтов, наиболее ясно наблюдаемое в разделении церкви и государства (ныне ставшее, в общем, реальным, несмотря на остаточные связи, сохраняющиеся, к примеру, в Англии, Шотландии и скандинавских странах), означает секуляризацию общества. Время от времени, этнические и региональные меньшинства подкрепляли свою особую идентичность и свое политическое несогласие, вновь подчеркивая свои религиозные отличия (как это было на протяжении всего этого века в Северной Ирландии, в Ливане в 70-е – 80-е гг. или, но значительно менее остро, в Нидерландах). Схожим образом общества, в которых религия ассоциировалась с национальной независимостью, находили религию традиционно доступным средством сплочения оппозиции политически репрессивным режимам (как в коммунистической Польше). Религия, таким образом, может стать суррогатом политики, но продолжающееся влияние религии в этих обстоятельствах искусственно поддерживается господствующей политической, этнической или региональной ситуацией. Там, где нет таких господствующих условий, основной ход секуляризации имеет своим следствием увеличивающееся отделение религии от других институтов, наиболее быстро и явно от тех из них, от которых зависит социальный порядок (право, политика, экономика и, в конечном счете, образование), и медленнее от тех институтов, которые укоренены в жизни локальных сообществ (брак, семья и личная мораль).
Наряду с этой главенствующей тенденцией иногда происходит возрождение религии. Результаты движений такого рода не всегда находится в противоречии с секулярными тенденциями. Реформистские движения, пытающие очистить религию от культурных, традиционных, суеверных наслоений могут едва ли не напрямую быть секуляризирующими (secularizing) по своему воздействию. Даже движения за религиозное возрождение, которые ищут возврата к тому, что принимается ими за исконные идеи и непоколебимую преданность, могут привести к ненамеренным последствиям в виде уничтожения элементов народной религиозности, расширения разрыва между религией и другими социальными институтами, более узкоспециализированной социальной роли религии, содействия приватизации путем акцентирования личного благочестия. Реформистские движения вроде ренессансного гуманизма, лютеранства, кальвинизма, деизма и унитарианства были секуляризирующими силами в рамках христианства, очищая веру и практику от имманентных понятий божества, все более сообразуя вероучение с критерием разума, умаляя мистические, чудесные, сакраменталистские и священнические притязания. Движения за религиозное возрождение, вновь возникшие в христианском мире восемнадцатого и девятнадцатого веков (к примеру, в рамках методизма, движения святости, пятидесятничества), внешне пытались лишь укрепить личную эмоциональную преданность, не подвергая религию проверке рациональностью. Однако, ярко выраженная религиозность также приходит к требованию дисциплины и порядка. Когда подобные движения, не обремененные традиционной литургией и ритуалом, пытаются социализироваться и организовать своих приверженцев, они имеют тенденцию осуществлять это путем систематических рациональных процедур, иногда перенимая их из секулярного общества. Богослужения перенимают форму близкую к обыденной, и акцент в них ставится скорее на субъективном восприятии, чем на предполагаемой объективной силе внешних ритуальных форм, что ведет к систематическому требованию к устойчивым и поддающимся учету ритуальным действиям отдельных членов общины. Элементы сокровенного характера были замещены направленными на достижение определенной цели методами пропаганды, миссионерства, образования, мобилизации. Требования последовательности, методичной регулярности действий и самостоятельной личной ответственности полностью совпадают с природой требований, выработанных в контексте секулярных должностных обязанностей. Даже движения за религиозное возрождение транслируют секуляризационные тенденции на слои общества, которые все еще не социализированы.
Современные проявления. Поскольку религиозные институты перестали занимать центральное положение в обществе, и поскольку общества более не рассматривают религиозные ориентиры в качестве своих главных целей, постольку религиозное сознание как менее видимый феномен также подверглось упадку. Эти различные аспекты религиозности демонстрируют переменные уровни устойчивости. Так, формальная гражданская репрезентация церкви в общественной жизни более наглядно проявляется в таких обществах и странах, как Англия, с установленной национальной церковью, чем в США или Германии. Во Франции и Бельгии (где государственные и религиозные институты являются равноправными альтернативами во многих сферах общества) больше религиозных школ, чем в Англии или в США. В Северной Америке значительно чаще посещают церковь, чем в Северной Европе, и уровень членства в церкви значительно выше в США, чем в Англии. Подобные национальные различия отражают разные модели и уровни секуляризации. Эти модели не предсказывают особых последствий (таких как, например, рост атеизма) и не обусловливают убыль членства в церкви или утрату соблюдения религиозных обычаев, даже если это часто случается. Также они не исключают устойчивость анклавов сохраняющейся духовности или возникновения новых выражений религиозной приверженности. Эти модели отличаются друг от друга и, несмотря на другие показатели секуляризации, мы наблюдаем выживание духовности и новые религиозные начинания.
И все же ни одно из этих проявлений религиозности не отменяет знаков общей секуляризации. В действительности, поскольку религия теряет значение в публичном пространстве, то можно ожидать, что она соответственно будет более выраженно проявляться в частной жизни, приверженность [какой-либо традиции] станет более явной, поскольку сам ее факт становится все более незаурядным. К тому же, в некоторых обществах вовлеченность в церковную жизнь может выполнять культурные или социальные функции, слабо связанные с внутренней религиозностью, и устойчивость этого положения на сравнительно высоких уровнях участия в церковной жизни (к примеру, в США) может относиться в большей степени к традициям индивидуальной свободы, потребности в коллективной идентичности или общему поиску суррогата национальной идеологии, чем к социальной, или даже личностной, значимости религиозной веры. В последнее время появились многочисленные новые религиозные движения, и они даже могут рассматриваться в качестве ответа общему процессу секуляризации: потому что они предоставляют смыслы, цели, сообщество и поддержку определенным слоям общества, их появление свидетельствует о неадекватности, неактуальности и бесполезности господствующих церквей, по крайней мере, для этой отдельной клиентуры. Учитывая традиционный эксклюзивизм христианства, религиозный плюрализм, выраженным свидетельством которого являются подобные движения, возникает только там, где процесс секуляризации продвинулся достаточно далеко.
Причины. Полное распутывание сложного переплетения способствующих секуляризации факторов равнозначно реконструкции всей структуры социальной истории. Любая тенденция, будучи устойчивой и повсеместной в ходе человеческих взаимоотношений как эта должна быть всесторонне соотнесена со всеми другими аспектами социальных изменений. В этой статье были обозначены направления, в которых развивалась и рационально обосновывалась эта умозрительная конструкция в рамках эволюции самой религии. Мыслители (которые сами порой были служителями религии) были ответственны за ранний этап секуляризации, но внутренняя маргинализация супранатурализма была обусловлена углубленным и более рефлексивным пониманием естественного порядка. Начало науки или, в более общем виде, развитие эмпирических исследований, беспристрастность в наблюдениях и экспериментах и ощутимая потребность в упорядоченных общих понятиях (формирующийся универсализм) дали новые постулаты относительно природы и общества. Рациональная и систематическая координация эмпирического знания привела к опровержению общепринятых сверхъестественных представлений и к углубленному осознанию человечеством собственных возможностей подчинения природы и самостоятельного создания экономического и социального благополучия. В конечном счете, скептицизм постепенно закрепляется в науке, представляя имплицитный вызов непроверенным и непроверяемым гипотезам, даже если многие ранние ученые, такие как Фрэнсис Бэкон, Иоганн Кеплер, Исаак Ньютон и Майкл Фарадей, были людьми, чье мышление занимали и рационалистические, и мистические вопросы.
Применение науки, в особенности — в производственной деятельности, и эволюция новых технологий снизили ощущение зависимости от божественного. В более индустриализованных и урбанизированных обществах все большая часть населения стала жить и обустраивать быт все более дистанцируясь от природы. Предполагаемое воздействие сверхъестественного на повседневную жизнь воспринимается обществом все менее правдоподобным; исключением являются «пустоты» социальной организации, т.е. маргинальные устремления и интересы, и даже в таком случае это дело меньшинства. Получили развитие новые способы мышления, поскольку люди стали жить в среде, которая все более становится результатом их собственной деятельности. Магические, мистические и метафизические модели мышления постепенно становятся менее конгруэнтными во всех прямо функциональных практиках, направляемых четко обозначенными структурами с конкретными задачами. Возросшая способность человечества оценивать и удовлетворять свои нужды породила представление о том, что социальное благополучие зависит не от божественного промысла, а от социального планирования. Тогда как в ранние эпохи прошлое доминировало над настоящим (такое прошлое, которое было сакрализовано будто бы неподвластными времени религиозными истинами), современное общество ориентировано на будущее, и это будущее земное и материальное и более не являлось будущим посмертного спасения и в неком неземном существовании.
Крайне интенсивная социальная и географическая мобильность, помогающая приспособить производственные требования и преимущества распределения в технологическом обществе, содействовала индивидуализму и вырывала человека из устойчивых общинных контекстов и установленного предыдущими поколениями порядка, в котором сами по себе были укоренены религиозные предрасположенности. В то же время социальная организация становится менее зависимой от локальных сообществ. Социальная система с четко обозначенными ролями с необходимостью превращает людей в поддающиеся учету элементы, в то время как социальная среда, надстраивающаяся над природным окружением, становится все более рукотворной. Посредством системы ролей ее рациональные структуры обособили рациональные и безличные модели поведения и нейтрализовали по отношению к другим те личные аффективные установки, которые традиционно вызывала к жизни и поддерживала религия. В конце концов, даже личностные и интимные взаимоотношения оказываются захваченными безличными техниками (к примеру, в вопросах контроля рождаемости), так что вопросы, которые когда-то считались принадлежащими сугубо сфере сакрального, стали предметом рационального, поддающегося учету планирования. Таким образом, более широкий ход социальных изменений создал секулярные контексты и стимулировал как появление моделей рационального социального действия, так и изменения в индивидуальном сознании, исключившие относящиеся к сверхъестественному представления и установки и производные от них отношения.
Секуляризация в других контекстах. Секуляризация – это западное понятие, описывающее процессы, происходящие преимущественно в западном обществе и ставшие наиболее очевидными в нынешнем веке. Конечно же, все мировые религии организовали и систематизировали имманентные концепции, магические представления и практики, но они осуществляли это с разной степенью упорства и эффективности. Индуизм и буддизм, в противоположность иудаизму и христианству, скорее абсорбировали или допускали более примитивный супранатурализм, нежели исключали или искореняли его. Ислам, хотя теоретически он является куда более строго монотеистической религией, чем христианство, испытывал нехватку эффективной централизованной организации, которая регулировала бы местные магические установки, повсеместно сохранявшие устойчивость в мусульманских обществах вплоть до сегодняшнего дня. Благоприятствующие секуляризации длительные исторические процессы, – распространение рациональных принципов на все сферы социальной жизни – были менее интенсивны на Ближнем Востоке и в Азии. Тем не менее, поскольку развивающиеся общества индустриализируются, происходит аналогичное давление в сторону рутинизации и рационализации трудовых функций, социальных взаимоотношений и моделей социального и гражданского порядка. Технологическое развитие привносит схожие последствия, снижая значение религии для функционирования общества. И все же, поскольку множество проявлений имманентной религиозности сохраняется в этих контекстах, часто обнаруживается парадокс тесного сосуществования явно магических практик наряду с высокоразвитой индустриальной техникой. Процесс секуляризации следует другим путем и совершается в другом порядке по сравнению с аналогичным процессом на Западе.
В Латинской Америке глубокие религиозные изменения произошли наряду с все еще зарождающимся процессом технологизации, и преобразования, которые в Европе осуществлялись поступательно, на этом континенте происходят одновременно. Так, в последние десятилетия там происходит быстрое распространение протестантизма (очевидно, все еще содержащего многие аспекты трудовой этики); произошла политическая радикализация (во многих отношениях влияющая на католическую церковь); католическая церковь во многом отошла от главенствующей политической структуры; некоторые квазимагические движение (такие как умбанда и кардесизм в Бразилии) в значительной степени рационализировали и свои учения и организации. Супранатурализм изменяет свое положение в рамках социальной системы под влиянием моделей изменения секулярного характера.
Некоторые исламские страны (например, Турция, Египет и Тунис) в значительной степени подверглись секуляризации, но в других странах (например, в Иране) возрождение фундаменталистских движений обнаруживает сопутствующую этому процессу силу противодействия и определенную степень, в которой религиозные настроения могут быть мобилизованы против модернизации — особенно в наименее образованных социальных группах. Религия, в которой определенная и цельная система права занимает значимое положение, просто не может смириться с тем, что она сдает свои позиции перед переменами в современной жизни. Схожая ситуация, являющаяся источником конфликта между ортодоксальной и либеральной (или безрелигиозной) партиями, царит в Израиле, секулярном государстве, в котором религия сохраняет исключительную идеологическую значимость в качестве исходной точки отсчета для людей, так часто изгоняемых мифически обетованной земли. И в исламе, и в иудаизме, религиозно предписываемое поведение все более конкурируют с некоторыми неотъемлемыми элементами современной социальной системы: рациональными правовыми моделями (в качестве средства социального контроля и регулирующего взаимоотношения инструмента); систематическим использованием экономического стимулирования и сдерживания (как с помощью свободного рынка, так и путем социалистического планирования); использованием образования для распространения эмпирических знаний, прививанием прагматических установок и обучением рациональным способам деятельности; и с политической системой, направленной скорее на достижение экономического благоденствия, чем на реализацию религиозных принципов. Также и частная жизнь не осталась в стороне от этого соперничества; к примеру, необходимым условием рациональной социальной организации, в противоположность мусульманской или иудейской предпосылке о превосходстве мужчины, является равенство прав мужчины и женщины; представление о нем оказывает влияние на вопросы развода, контроля рождаемости, опекунства над детьми, оплаты труда, и даже на такие относящейся к обычаям вопросы как одежда или манера поведения.
Если бы секуляризация предполагала, что подвергающаяся упадку религиозная традиция с необходимостью должна быть цельной и интегрированной, то вполне можно было бы утверждать, что этот термин неприменим по отношению к Японии, где разнообразные, слабо связанные между собой, симбиотические религиозные традиции никогда не представляли собой ничего даже отдаленно похожего на то, что было во времена «века веры» в христианской Европе. Тем не менее заметно, исходя из многообразия традиционных магико-религиозных традиций, что Япония соответствует показателям секуляризации. Японская социальная система функционирует только с символическими отсылками к сверхъестественным постулатам: император более не претендует божественность. Большинство японцев слабо привязаны к буддистским храмам или синтоистским святилищам. Культ почитания предков переживает в последние десятилетия заметный упадок, и в домах молодых людей стали менее распространены «полки для богов» (камидана) и мемориальные алтари (буцудан). И все-таки, японское технологическое совершенствование было таким резким, что магико-религиозные настроения все еще далеки от полного упадка; продолжают существовать целительные, утешительные и привлекающие удачу магические практики, некоторые из которых институционализированы храмами или новыми религиозными движениями. Эти феномены имеют место в «щелях» институциональной жизни, но они настолько же мало согласованы с все более рациональным социально-экономическим порядком, насколько и конфуцианские предписания сыновней почтительности, оказывающиеся под ударом со стороны системы вознаграждений, которые современные технологии распределяют не по числу прожитых лет, а молодежи.
В Индии, где население большей частью рассредоточено в деревнях, религиозные настроения остаются, быть может, наиболее сильными, чем в большинстве других стран мира, даже если эти настроения все менее удерживаются в центрах концентрации населения и индустрии. В обществе с такими сильными религиозными и мистическими традициями секуляризационные эффекты социальных изменений проявляются медленно. И все же, это государство в наши дни стоит выше религиозного партикуляризма, заявляя о том, что является секулярным, и противодействует религиозным традициям, официально не признавая кастовый подтекст индуизма. Также секуляризация почти не заметна и в Африке, где все еще продолжается христианизация и исламизация и магия далека от забвения. Если этот термин и применять по отношению к Африке, то он должен означать сравнительно раннюю стадию длительного исторического процесса. Даже среди доминирующих социальных страт в африканских государствах не каждый отказался от магии, но, по мере распространения слоя административного и технического персонала, образование и опыт городской жизни скорее сделают колдовство менее распространенным. Христианство все еще находится в состоянии роста и все еще играет значительную роль в разных институциональных сферах, особенно, в образовании и здравоохранении, несмотря на секуляризацию социальных условий, осуществляемую некоторыми государствами. Церкви остаются мощными очагами сознательного благочестия и обеспечивают важные связи между местной, слабо организованной общественной жизнью и секуляризированной социальной системой.
БИБЛИОГРАФИЯ
Самым разным аспектам секуляризации посвящено огромное количество (главным образом социологической) литературы; комментарии на соответствующую тематику разбросаны в общей литературе о современном обществе и религии. Для общего ознакомления см. «отчет по выявленным тенденциям» и библиографию в статье Karel Dobbelaere, “Secularization: A Multi-Dimensional Concept”, занимающей целый выпуск журнала Current Sociology 29, no. 2 (Summer 1981). О теоретических дискуссиях см. Richard K. Fenn, Towards a Theory of Secularization (Storrs, Conn., 1978) и его же «The Process of Secularization: A Post-Parsonian View,» Journal for the Scientific Study of Religion 9 (Summer 1970): 117-136. См. также Niklas Luhmann, Funktion der Religion (Frankfurt, 1982). Исследование секуляризации в различных культурных и политических контекстах представлено в David Martin, A General Theory of Secularization (New York 1978). Фактический материал трактуется в изданной Филиппом Хаммондом (Phillip E. Hammond) книге The Sacred in a Secular Age (Berkeley, Calif., 1985). Секуляризация — предмет, вызывающий большие споры. Об оспаривающих тезис о секуляризации подходах см. статьи Talcott Parsons, “Christianity and Modern Industrial Society,” в книге Sociological Theory, Values, and Sociocultural Change, edited by Edward A. Tiryakian (New York, 1963); и Thomas Luckmann “Theories of Religion and Social Change,” Annual Review of the Social Sciences of Religion 1 (1977): 1-28. Ряд противоречивых мнений и их обсуждение см. в The Culture of Unbelief, edited by Rocco Caporale and Antonio Grumelli (Berkeley, Calif., 1971); и La Secolarizzazione, edited by Sabina S. Acquaviva and Gustavo Guizzardi (Bologna, 1973).
О не-западных странах см. The Protestant Ethic and Modernization: A Comparative View, edited by S.N. Eisenstadt (New York, 1968); Ethel Dunn and Stephen P. Dunn “Religious Behavior and Socio-Cultural Change in the Soviet Union,” in Religion and Atheism in the U. S. S. R.and Eastern Europe, edited by Bohdan R. Bociurkiw and John W. Strong (Toronto, 1975); Tamaru Noriyoshi “The Problem of Secularization: A Preliminary Analysis,” Japanese Journal of Religious Studies 6 (March-June 1979): 89-114; и Cultural Identity and Modernization in Asian Countries (Tokyo, 1983), published by Kokugakuin University.
Новые источники
Barker, Eileen, James Beckford, and Karel Dobbelaere, eds. Secularization, Rationalism, and Sectarianism: Essays in Honor of Bryan R. Wilson. New York, 1993.
Bruce, Steve. God Is Dead: Secularization in the West. Religion in the Modern World series. Malden, Mass., 2002.
Crimmins, James, ed. Religion, Secularization and Political Thought. London, 1989.
Dobbelaere, Karel. “Towards an Integrated Perspective of the Processes Related to the Descriptive Content of Secularization.”Sociology of Religion 60 (1999): 229–247.
Fenn, Richard, ed. The Blackwell Companion to Sociology of Religion. Malden, Mass., 2001.
Smith, Christian, ed. The Secular Revolution: Power, Interests, and Conflicts in the Secularization of American Life. Berkeley, 2003.
Starck, Rodney. “Secularization, RIP.” Sociology of Religion 60 (1999): 249–273.
Bryan R. Wilson. Secularization. Encyclopedia of Religion, Vol. 12, pp. 8214-8220 (1987)