Томас Ахелис. Религия. Развитие и значение представлений о Боге[1]
Предшествующий текст см: http://religious-life.ru/2014/07/zadacha-i-ponyatie-nauki-o-religii/
- 2. Религия
Ниже мы дадим точное определение понятия и существа религии. Конечно, для обсуждения религиозных проблем не безразлично, как широко поймем мы это понятие и существо религии, какое значение придадим мы им. Но, всё же, мы находим целесообразным в настоящую минуту не давать ещё этого более точного определения понятия религии. Пока же мы ограничимся тем понятием религии, какое отвечает этнологической точке зрения. Именно под религией мы будем понимать действительную веру в сверхчувственные и сверхземные силы, затем мифологию, это полное красок отражение божественного в природе, и, наконец, культ. Всё это сплетается в одно неразрывное, органическое целое. Можно, конечно, выбросить какой-либо из этих элементов, считая его несущественным, — но, в таком случае, мы окажемся в противоречии с фактами. Мы отдались бы, в таком случае, во власть своих личных, догматических симпатий.
Само собой разумеется, что, ввиду неисчерпаемого изобилия фактического материала, мы можем дать здесь лишь краткий, хотя, быть может, и точный очерк. Кто желает узнать более точные подробности, тот должен обратиться к соответствующим специальным руководствам. Вся задача здесь сводится к тому, чтобы найти определенные типические черты, которые мы встречаем повсюду, на всех ступенях развития, хотя иногда и в искаженном или не в достаточно развитом виде. Это – характерные составные части религиозного сознания, без которых оно немыслимо, без которых оно не может быть. В этом отношении совершенно безразлично, как бы высок ни был общий духовный уровень. К числу таких изначальных элементов верования принадлежат, например, вера в богов, этих могущественных властителей над миром и человеческой жизнью, представление о душе, как об истинном факторе нашего бытия, представление о её развитии и деятельности, представление о последующем существовании, о некотором райском житии, представление об избавлении от ограниченности и тягостей земной жизни и т.д.
- 2. Развитие и значение представлений о Боге
В своих богах человек изображает себя самого, – говорит Шиллер. Или, как выражается Гёте:
Im Innern ist ein Universum auch;
Daher der Völker löblicher Gebrauch,
Dass jeglicher das Beste, was er kennt,
Er Gott, ja seinen Gott benennt,
Ihm Himmel und Erden übergibt,
Ihn fürchtet, und womöglich liebt[2].
Именно по этой причине изучение всех этих воззрений так поучительно. Здесь перед нами как бы развертывается эмпирическая психология и позволяет нам заглянуть непосредственном в духовную жизнь человечества. Мы увидим здесь также, как мы об этом уже упоминали выше, что, несмотря на все этнографические и культурно-исторические различия, в представлении о боге, все же, встречаются одни и те же, всегда вновь и вновь повторяющиеся элементы.
В высшей степени замечательно, что португальцы своим словом fetico, которое они применяли к африканским богам, подчеркнули как раз то понятие, какое нас прежде всего должно интересовать здесь: именно понятие силы, как оно знакомо первобытному человеку на основании представления о телесной силе. Этот взгляд имеет, в данном отношении, решающее значение, – и все теогонические мифы исполнены одной этой великой идеи. Во всех политеистических системах, как бы отличны друг от друга они не были, – во всех них решается этот вопрос силы, могущества. Все они тяготеют к одному и тому же общему центру, который доказал свое наибольшее могущество в прежних битвах. И всегда снова подлежит он такому испытанию силой. Вся эта, исполненная движения, драма мифологии, как бы бесконечно разнообразна ни была она, в зависимости от характера отдельных народностей, все эти взаимные отношения богов друг к другу и т.д., – все это, в последнем счете, определяется все тем же моментом: кому из богов принадлежит наибольшее могущество. Поэтому негр, безо взяких размышлений, бросает прочь своего фетиша, как только последний доказал свое бессилие, хотя до сих пор он неоднократно помогал ему во всех постигавших его бедствиях жизни.
Все явления природы суть откровения божественных существ, – и существа эти связаны с определенными элементарными процессами. Здесь не может быть никакого вторжения в чужую сферу влияния. Согласно наивному антропоморфизму ранних эпох (Гёте однажды выразился по этому поводу замечательно хорошо: человек не понимает даже, насколько он антропоморфичен), собственно говоря, нет никакой разницы между чувственным и сверхчувственным, духовным и материальным мирами. Правда, и первобытный человек признает некоторую противоположность между обоими мирами. Но противоположность эта только количественная; она выражается в том, что человеческое превращается в сверхчеловеческое. Повсюду еще отчетливо заметны переходные ступени таких взглядов. Так, например, гомеровские боги не нуждаются уже в обычной человеческой пище, но они не могут обойтись без нектара и амброзии, этих эфирных средств подкрепления. Правда, они не так сильно связаны оковами пространства и времени, – но, в то же время, они не всемогущи, не вездесущи. Для перемены местопребывания им нужно бывает известное время. А затем и над ними властвует мрачная, неодолимая сила, всевластная судьба, эта олицетворенная неодолимая необходимость всего возникающего.
А вот очень характерный пример из другой области: Иаков радостно восклицает, что Иегова есть и в Вефиле[3].
Что-то крайне детское и, в то же время, совершенно чуждое нашим понятиям о красоте проявляется и в том способе, каким первобытный человек выражал внешним образом эти божеские качества. Он цдваивал соответствующие члены или соединял воедино животные и человеческие формы и т.д. Очень точную копию этого чисто-человеческого понимания сверхчеловеческих существ дает нам искусство первобытного человека, как оно проявилось в производстве идолов: достаточно сравнить, в этом отношении, идолов-фетишей негров, безумно-искаженные, кровожадные лица мексиканских божеств и эфирные, исполненные красоты, образы греческих богов.
Как в индивидуальном развитии, так и в жизни народов идея морали сравнительно поздно вступает в свои права. В этом отношении исследователи были очень сильно поражены полинезийскими мифами и преданиями: несмотря на свой крайне спекулятивный и глубокомысленный характер, они, все же, лишены моральных идей. В большинстве же случаев, если даже и встречаются моральные эелементы, то они понимаются чисто-внешним образом, как простое предписание (или запрещение). И за этим стоит или угроза наказания, или обещание награды.
Но, как бы то ни было, на основании некоторых признаков можно думать, что, в свзи с этим, довольно рано обозначился здесь известный, правда, грубый дуализм, развилось некоторое, правда, довольно примитивное различение добра и зла. И с течением времени все это углублялось и углублялось. Наиболее элементарная и эгоистическая логика нашла себе выражение в известном изречении бушмена, которы, на вопрос одного миссионера, что такое добро и зло, ответил: добро – это если я отниму у другого его жену, зло – когда такая же судьба постигает меня. Во всяком случае, здесь имеет значение конкретный опыт, а также и в опыт относительно того, что полезно и что вредно. Но только на высших ступенях развития возникает чисто-этическая оценка и различение (немалую роль здесь сыграла жреческая спекуляция), – и ее высшим завершением служит система Зороастра: борьба бога света Ормузда с духом тьмы Ариманом, вечно возобновляющаяся борьба между белой и черной магией. Такое название получила эта борьба благодаря тем волшебным средствам, какие применялись в соответствующих случаях.
Само собой разумеется, что наиболее изобильные жертвы выпадали на долю именно враждебных божеств и демонов: ибо этим путем первобытные народы рассчитывали приобрести их милость и благоволение. Но уже и здесь сравнительно рано начали пробиваться более чистые представления. Правда, эти злые духи еще долгое время вызывали страх у первобытного человека, – но они уже не почитались им. Сюда присоединяется затем (об этом подробнее будет сказано ниже) почитание предков, вырастающее на почве симпатических и потому более благородных склонностей. В свою очередь, оно находится в связи с культом духа покровителя, который (т.е., культ) имеет громадное значение для всякого человека. Психологическое развитие этой специфической социальной идеи можно проследить на примере простого фетишизма, тотемизма индейцев и автралийцев. Отсюда оно тянется вплоть до высших ступеней наших собственных верований, где деятельная роль принадлежит уже святым.
Ниже, когда у нас будет речь об отношении высшего принципа к природе и миру, мы выясним более подробно отдельные стороны понятия Бога. Но уже и теперь необходимо отметить, хотя бы и коротко, то громадное значение, какое чудо имеет для всего этого развития. Правда, Макс Мюллер превосходно замечает в этом отношении: нет ничего более естественного, как именно сверхъестественное. Но в глазах этого простого, наивного анимиста, каким был первобытный человек, которому было совершенно чуждо и недоступно понятие закона, понятие достаточной причины, – все происходящее было связано в его глазах с некоторой божественной деятельностью, далеко превосходящей меру человеческих сил. Действительно, чудо есть любимейшее детище веры, – и здесь также все сводится лишь к постепенному облагорожению первоначальных, более грубых воззрений. Как мы уже говорили об этом выше, все явления в природе и в человеческой жизни, а прежде всего все эти поворотные пункты нашего бытия, болезнь и смерть, – все это, в глазах первобытного человека, суть действия неведомой божественной силы. И «дикарь», безгласый, исполненный ужаса, в благоговении склоняет свою голову перед этой силой: ибо он чувствует здесь непосредственную угрозу своему существованию.
Эти первоначальные, прихотливые проявления неодолимой божественной силы изукрашены фантастически в мифологиях. Но позднее, на высших ступенях цивилизации, они видоизменяются соответствующим образом. Теперь божеская сила являет себя в виде откровения, в особо исключительных случаях, когда безусловно необходимым является такого рода вмешательство. К таким случаям принадлежат: сотворение мира, борьба против князя тьмы, вопрлощение Бога в человеческий образ, – вообще, все те случаи, когда такого чуда требуют этические основания.
И здесь развитие носит те же черты, что и вообще в духовной жизни человека: ибо оно есть не что иное, как отражение человеческой сущности. Вначале здесь перед нами нечто запутанное и неосмысленное, – где дремлют еще все зародыши дальнейшего развития. Наряду с чувственностью и грубостью, мы встречаем здесь поразительную душевную мягкость. От эгоизма и наивной естественной жадности, от наивного естественного взгляда на вещи, через бесконечный ряд промежуточных звеньев мы приходим здесь, наконец, к совершенству. Но очень часто (а об этом нередко забывают) прогресс этот прерывается достойным сожаления понятным движением, печальными возвратами назад, к тому варварству, какое мы уже оставили после себя. И, в то же время, под обманчивой оболочкой прекрасной видимости, на этих высших ступенях развития, в поразительным упорством продолжают жить своеобразные остатки прошлого (Тэйлор, как известно, называет их переживаниями), порождения совершенно иного слоя наших верований.
Здесь мы имеем в виду дать лишь беглый культурно-исторический очерк, – а потому здесь нет места для метафизически-психологического исследования о возможном происхождении представления о Боге. Во втором отделе этой книги мы вернемся еще к этой проблеме.
[1] Печатается по изданию: Ахелис Т. Очеркъ сравнительнаго изученiя религiи / Пер. I.А. Давыдова. – СПб.: Брокгаузъ-Ефронъ, 1906. ([Серия:] Библиотека самообразования. Под ред. проф. П.И. Броунова и В.А. Фаусека) – 111 с. Адаптация к современной орфографии и примечания: Павел Костылев.
[2] И внутри есть также целый мир;
Поэтому достоин похвалы обычай народов,
Что каждый, что знает лучшего,
То зовет он Богом, своим Богом,
Вручает ему небо и землю,
Страшится его и, буде возможно, любит. – привоодится по изданию.
[3] Вероятно, имеется в виду: «…и нарек Иаков имя месту, на котором Бог говорил ему: Вефиль» (Быт 35:15).