Мирча Элиаде. Инициация: общий обзор / Пер. с англ. и прим. И.С. Анофриев

Понятие «инициация» в самом широком смысле обозначает комплекс ритуалов и устных наставлений, направленных на радикальное преобразование религиозного и социального статуса иницианта. С философской точки зрения, инициация эквивалентна изменению экзистенциальных условий. После своих испытаний новиций восстает как новое существо: он становится «иным». Существует три общие категории, или типа, инициаций.

Первая категория охватывает коллективные ритуалы, маркирующие переход из детского или подросткового возраста во взрослое состояние и являющиеся обязательными для всех членов каждого конкретного общества. В этнологической литературе эти церемонии называются «ритуалами зрелости», «племенными инициациями» или «инициациями возрастных групп».

Ритуалы, входящие в две другие категории, отличаются от инициаций зрелости тем, что они не являются обязательными для всех членов сообщества; напротив — большая их часть совершается в отношении индивидов или относительно малых группах. Вторая категория включает все типы ритуалов вхождения в тайное общество, союз (Bund) или братство. Доступ в закрытые общества ограничен по половому признаку; сами же общества ревностно оберегают свои секреты. Большинство обществ — мужские, то есть это секретные братства (Mannerbunde), но также существует и некоторое количество женских сообществ. Однако, на древнем Ближнем Востоке и Средиземноморье доступ в подобные союзы, или «мистерии», был открыт для обоих полов. Мы можем назвать греко-восточные мистерии именно тайными братствами, несмотря на некоторые типологические различия.

Наконец, третья категория включает инициации, связанные с мистическими профессиями. В архаических религиях это профессии знахаря или шамана. Инициации третьей категории специфически характеризует значение личных переживаний. Инициации тайных обществ и инициации шаманского типа имеют много общего. Принципиально же они различаются вследствие особого значения экстатического элемента, свойственного шаманским инициациям. Несмотря на наличие специализированной направленности, инициации всех трех категорий имеют общий знаменатель; с определенной точки зрения они похожи друг на друга

Ритуалы зрелости. Племенные инициации открывают перед посвящаемым мир духовных и культурных ценностей, превращая его в наделенного всей полнотой ответственности члена общества. Молодой человек не только усваивает модели поведения, умения и установления, но и приобщается к мифам и священным традициям племени, узнает имена богов и историю их деяний. Более того, ему открывается мистическая связь между племенем и сверхъестественными существами в том виде, в котором она была установлена в начале времен. В большинстве случаев ритуалы зрелости, так или иначе, предполагают открытие сексуальности. Короче говоря, посвящаемый, проходя инициацию, оставляет позади «естественный» (то есть детский) способ существования, получаю доступ к культурному, приобщаясь к духовным ценностям. Зачастую, осуществляя ритуалы зрелости, в религиозном плане пересоздается сама община, поскольку ритуалы — это повторения действий и актов, свершенных сверхъестественными существами в мифическое время.

Любая возрастная инициация предполагает определенное количество более или менее драматических испытаний и проверок: отделение от матери, изоляция в особом доме под наблюдением наставника, запрет на употребление определенных видов растительной или животной пищи, выбивание передних зубов, обрезание (в некоторых случаях — с последующим обрезанием), нанесение шрамов и тому подобное. Также инициатическое испытание включает внезапную демонстрацию священных предметов (изображений сверхъестественных существ, трещоток и т.д.) перед посвящаемым. Зачастую инициация зрелости подразумевает ритуальную «смерть», за которой следует «воскресение» или «второе рождение». Среди некоторых австралийских племен удаление переднего зуба у неофита интерпретируется как его ритуальная смерть; тот же смыл более очевиден в случае обрезания. Изолированные в особой хижине посвящаемые уподобляются призракам: при еде они не могут пользоваться пальцами и должны хватать пищу ртом, как это подобает мертвым. Иногда посвящаемых раскрашивают в белый цвет в знак того, что они действительно становятся призраками. Хижины, в которых содержат неофитов, изображают тело чудовища или водной твари: считается, что чудовище пожирает посвящаемых, и они остаются в его утробе до своего «второго рождения» или «оживления». Ритуальная смерть интерпретируется и как descensus ad inferos[1], и как regressus ad uterum[2], поэтому «воскресение» иногда понимается как «второе рождение». В ряде случаев посвящаемых символически погребают, или же они притворяются, что забыли всю предшествующую жизнь, семейные отношения, имена, язык, и должны овладеть всем этим заново. Иногда инициатические испытания достигают крайней степени жестокости.

Тайные культы. Даже в архаических культурах (например, среди австралийских аборигенов) инициации зрелости могут состоять из нескольких стадий. В таких случаях священная история открывается посвящаемым постепенно. Для углубления религиозного опыта и знаний может потребоваться овладение определенной профессией или выдающийся ум и сила воли. Этот факт объясняет возникновение тайных культов и братств шаманов и знахарей. Ритуалы вхождения в тайное общество во многих отношениях напоминают ритуалы зрелости: здесь тоже присутствуют изоляция, инициатические испытания и пытки, «смерть» и «воскресение», наделение и сообщение нового имени, откровение тайного учения, научение новому языку. Но тайные общества особо характеризует и кое-что другое: это и огромное значение, придаваемое таинственности, и подчеркнутая жестокость инициатических испытаний, и главенство культа предков (предки обычно представлены масками), и отсутствие фигуры высшего существа в ритуальной жизни сообщества. В Weiberbunde, или женских союзах, инициации включают особые испытания, следующие за откровениями касательно фертильности, зачатия и родов.

Ритуальная «смерть» знаменует конец «естественного», то есть не-культурного человека, и переход к новому образу жизни. Он становится существом, «рожденным от духа», не принадлежащим лишь непосредственно воспринимаемой реальности. То есть инициатическая «смерть» и «воскресение» представляют религиозный процесс, в котором посвящаемый становится «иным», созданным по образцу, заданному богами и мифическими предками. Другими словами, инициант обретает полноту существования в той мере, в какой ему удается уподобиться сверхъестественным существам. Значение инициации для понимания архаического сознания заключается, прежде всего, в демонстрации того, что настоящий — духовный — человек не является чем-то непроизвольным, не является результатом естественных процессов. Напротив, он «создается» старшими наставниками по образу, явленному божествами в мифическое время. Наставники образуют духовную элиту архаических обществ. Их основное предназначение заключается в том, чтобы передать новым поколениям глубинный смысл существования, а также в том, чтобы помочь им принять ответственность полноценного человека для активного участия в культурной жизни общины. В силу того, что в архаических и традиционных обществах культура есть сумма установлений, дарованных сверхъестественными существами, функцию инициаций можно обозначить следующим образом: каждому новому поколению они открывают мир, распахнутый для сверхчеловеческого, мир трансцендентный.

Шаманы и знахари. Шаманские инициации подразумевают экстатические переживания (например, сны, видения трансовые состояния) и усвоение наставлений (о шаманских практиках, именах и занятиях духов, мифологии и генеалогии племени, тайном языке), переданных духами или старшими опытными шаманами. Иногда такие инициации бывают публичными, включая в себя богатое разнообразие ритуалов; так, например, заведено у бурятов в Сибири. В то же время, отсутствие ритуалов подобного рода в других случаях отнюдь не означает отсутствия самой инициации — вполне возможно ее проведение непосредственно в рамках видений и экстатического опыта кандидата. В Сибири и Центральной Азии юноша, призванный стать шаманом, переживает своеобразный психопатический кризис, в течение которого его, как принято считать, мучают демоны и призраки, играющие роль наставников инициации. Подобная «инициатическая болезнь» обычно предполагает наличие следующих символических элементов: (1) истязание и расчленение тела, (2) отделение плоти от скелета, (3) замена органов и обновление крови, (4) временное пребывание в загробном мире и получение наставлений от демонов и душ умерших шаманов, (5) вознесение на небо и (6) «воскресение» понимаемое как обретение качественно нового способа существования, позволяющего посвященному лично и напрямую  общаться с богами, демонами и душами умерших. Почти идентичную схему можно обнаружить в инициации австралийского знахаря.

Доступные нам скудные сведения об инициации в Элевсинских и других эллинистических мистериях указывают на то, что главный опыт иницианта (mustes, миста) основывался на откровении о смерти и воскрешении, которое он получал от божественного основателя культа. Благодаря этому откровению мист достигал иной, высшей формы существования, а заодно и обеспечивал себе благоприятную посмертную участь.

Смысл инициатических испытаний. Многие ритуалы инициации зрелости запрещают посвящаемым спать вплоть до наступления поздней ночи (см., например, Eliade, 1958, pp. 14-15). Это инициатическое испытание зафиксировано не только в бесписьменных обществах (например, в Австралии, на Калифорнийском побережье, на Огненной Земле), оно обнаруживается также в очень развитых религиях. Так, например, месопотамский герой Гильгамеш пересекает воды смерти, чтобы узнать у Утнапиштима как тот достиг бессмертия. Ответ был таков: «Вот, шесть дней и семь ночей не поспи-ка!»[3]. Но Гильгамеш все-таки заснул, и Утнапиштим будит его на седьмой день. Разумеется, бодрствование — не только победа над слабостью тела, это еще и демонстрация воли и силы духа; бодрствование означает сознательность, присутствие в мире, ответственность.

Другое испытание во время инициаций зрелости заключается в запрете на употребление пищи в течение нескольких дней или же в запрете на употребление воды иным способом, кроме «высасывания ее через соломинку» (Австралия, Тьерра-дель-Фуэго). В некоторых австралийских племенах пищевые запреты с успехом заменяются мифами, танцами и пантомимами, повествующими инициантам о религиозном происхождении каждого вида пищи. Но остальные ритуалы зрелости поражают своей жесткостью. В Африке, как и в Австралии, обрезание считается эквивалентом смерти; проводящие ритуал соплеменники, одетые в львиные и леопардовые шкуры, хватают посвящаемого за гениталии, что означает намерение убить его. В Конго или на побережье Лоанго мальчики в возрасте между десятью и двенадцатью годами пьют напиток, который приводит их в бессознательное состояние. Затем их относят в джунгли и делают там обрезание. В племени пангве инициантов отводят в дом, кишащий муравьями, где их жестоко избивают, при этом их стражи кричат: «Вас убьют; сейчас вы умрете!» (см.примеры в Eliade, 1958, pp. 23ff., 30ff.). Подобное усердие часто приводит к гибели юношей. В таких случаях мать погибшего не извещают до конца периода изоляции в хижине; затем ей говорят, что ее сын был убит духом или что вместе с другими испытуемыми его пожрало чудовище, но ему не удалось выбраться из его утробы.

Уподобление инициатических испытаний поглощению и перевариванию посвящаемых чудовищем подтверждается символизмом хижины, предназначенной для изоляции юношей. Часто хижины изображают туловище или разверзшуюся утробу водного чудовища, например, крокодила или змеи. В некоторых регионах Серама входное отверстие, через которое проходят испытуемые, зовется «пастью змеи». Инициант, запертый в хижине, считается поглощенным этим животным. Когда на острове Умбой иницианта запирают в хижине, группа мужчин в масках говорит его матери, что ее сына сожрала ужасная демоническая тварь. В Новой Гвинее дом, в котором делают обрезание юношам, имеет форму чудовища по имени Барлун, пожирающего инициантов согласно поверьям; в конструкцию дома входят «брюхо» и «хвост». Проход испытуемых в хижину означает проникновение в утробу чудовища. Новициев народа нор-папуа пожирает и затем изрыгает из себя дух, чей голос подобен звуку флейты. Хижина для испытаний символизирует не только брюхо чудовища, но также и материнское чрево. «Смерть» неофита означает возврат к эмбриональному состоянию.

В Австралии в промежуток между инициатической «смертью» и «воскресеением» посвящаемых постепенно знакомят со священной историей племени. Также им позволяется лицезреть, по крайней мере частично, племенные пантомимы и церемониальные танцы. Заучивая мифы о началах, то есть о том, как начали существовать окружающий мир, посвящаемый узнает, что сам он является творением сверхъестественных существ, следствием изначального события или последовательности совершенных в мифическое время актов или, говоря коротко, священной истории. Подобные откровения, получаемые в ходе ритуального умирания, характеризуют большинство возрастных инициаций. «Воскресение» или «второе рождение» означает становление новой личности: взрослого, сознающего свое религиозное состояние и обязанности в этом мире.

От племенных инициаций к тайным культам. Женские возрастные инициации не столь распространены, нежели инициации юношей, хотя они и зафиксированы на архаических стадиях развития культуры (Австралия, Огненная Земля, другие регионы). Эти ритуалы менее сложны в отличие от ритуалов мужских инициаций. Кроме того, инициации девушек индивидуальны. То есть инициация начинается в связи с первой менструацией. Этот физиологический симптом, знак сексуальной зрелости, вызывает внезапный перелом – отделение молодой девушки от остальной общины. Продолжительность сегрегации девушек может варьироваться в разных культурах: от трех дней (в Австралии и Индии) до двадцати месяцев (Новая Зеландия) или даже нескольких лет (Камбоджа). Поэтому во многих частях мира девушки, в конце концов, объединяются в группу, и их инициация проходит коллективно под руководством старших родственниц (как это происходит в Индии) или других старых женщин (Африка). Наставницы обучают девушек тайнам сексуальности и фертильности и приобщают их к обычаям племени и, по крайней мере, к некоторым религиозным традициям – к тем, что доступны женщинам. Эти наставления касаются широкого круга вопросов, но, в сущности, они религиозны, поскольку предполагают откровение сакральности женщины. Девушку ритуально подготавливают к принятию особого образа существования; она становится «творительницей жизни», а также узнает о своих обязанностях в обществе и в мире. Эти обязанности, в свою очередь, всегда религиозны по существу.

У разных народов мы встречаем различные же стадии женских инициаций. Так, например, у живущих в Таиланде яо инициация начинается с первой менструацией, затем повторяется и становится более сложный в течение первой беременности, а заканчивается только после рождения первого ребенка. Существует также несколько женских культовых обществ, созданных, вероятнее всего, по образцу тайных мужских союзов. Некоторые африканские женские тайные общества используют элементы мужских инициаций (например, наставница инициации, изображающая леопарда, нападает и «убивает» посвящаемых девушек; потом леопарда «убивают», и освобожденные девушки выходят из его утробы). У российских мордовцев существовало тайное женское общество, эмблемой которого была маска лошади; членов этого общества  называли «лошадьми». Однако, подобного рода мужское влияние зачастую касалось только внешней организации женских союзов (о женских инициациях см. Eliade, 1958, pp. 44ff., 78ff., и особенно Lincoln, 1981).

Морфология мужских тайных союзов намного сложнее, а их происхождение и история до сих пор не прояснены. Однако, можно утверждать, что между ритуалами зрелости и ритуалами инициации тайных мужских обществ существует преемственность. Например, на всей территории Океании инициации юношей и тех, кто избран стать членом тайного мужского союза, включают одни и те же ритуалы воспроизведения символической смерти посредством поглощения морским чудовищем с последующим воскресением. Эти факты свидетельствуют о том, что обе группы церемоний исторически происходят из единого центра. В Западной Африке мы наблюдаем аналогичный феномен: тайные мужские союзы имеют своим источником возрастные инициации (другие примеры см. в Eliade, 1958, pp. 73ff., 153).

Социально-религиозный феномен тайных мужских культов и братств особенно распространен в Меланезии и Африке. Как и в племенных инициациях, ритуалы приобщения к тайному мужскому культу укладываются в хорошо известную схему: изоляция, инициатические испытания и пытки, откровение тайного учения, дарование нового имени, наставление в специальном языке.

В Северной и Южной Америках взбирание по дереву или священному столбу играет очень важную роль не только в инициациях зрелости (как, например, на Севере Гран-Чако и среди манданов, квакиутлей и помо), но и в народных праздниках (Праздник Солнца, который отмечают индейцы ге, различные праздники у тупи, индейцев Великих равнин, сэлишских индейцев, делаваров, майду) или в шаманских церемониях и лечебных сеансах (яруро, арауканы, майду). Взбирание по дереву или священному столбу имеет схожую цель: человек ищет встречи с богами или небесными силами, дабы снискать благословение или личное одобрение, выпросить содействие общине или лекарство для больного человека.

Военные и героические инициации. В Древней Греции некоторые сценарии героической инициации вошли в цикл мифов о Тесее; примером может послужить его ритуальное погружение в море (испытание аналогичное путешествию в иной мир) или блуждание по лабиринту и битва с чудовищем. Другие виды инициатических испытаний сохранились в Спарте в знаменитом законодательстве Ликурга о воспитании молодежи. Согласно этим законам подростков отправляли в горы безоружными, где они должны были жить в течение года. Также они должны были красть, стараясь быть необнаруженными. Другими словами, лакедемонские юноши должны целый год жить подобно волкам.

У древних германцев молодой человек должен был пройти определенные испытания, типичные для инициаций воинов. Тацит сообщает, что у племени хаттов юноши не стригли ни волос, ни бороды, пока не убивали своего первого врага в бою. У тайфалов юноши должны были добыть на охоте волка или кабана, у герулов молодежь сражалась безоружной. Проходя эти испытания, молодой человек перенимал образ жизни дикого зверя; чем более он походил на зверя, которому желал уподобиться, тем более ужасным воином становился. Эти воины известны как берсеркеры, что буквально означает «те, кто одет в шкуру (serkr) медведя» или как úlfheđnar, «мужи в шкуре волка». Они верили, что могут обращаться в волков, надевая шкуру волка во время специального ритуала. Надевая шкуру, инициант перенимал волчьи повадки; другими словами, он становился неодолимым и неуязвимым звероподобным воином. Слово «волк» служило обозначением для членов индоевропейских мужских военных союзов.

Инициатическое военное испытание сводилось, в основном, к одиночному поединку, проводимому таким образом, что инициантом в конце концов овладевала «ярость берсеркеров». Древние германцы назывли эту священную силу wut. Адам Бременский переводил данное понятие как furor[4] — состояние демонического безумия, которое должно было вселять в противника парализующий страх. Ирландское слово ferg (букв. «гнев») почти в точности передает содержание жуткого священного опыта, присущего героическим схваткам.

Замечательным примером этой бурного и пылающего «неистовства» служит инициация юного героя Кухулина. Будучи еще совсем мальчиком, Кухулин просит у своего дяди, короля Ольстера, оружие и колесницу для того, чтобы отправиться в замок, где живут трое самых значительных врагов короля. Несмотря на то, что эти герои считаются непобедимыми, Кухулину все же удается их одолеть и обезглавить. Но этот подвиг настолько распалил его, что некая ведьма заставила короля принять меры предосторожности – иначе юноша погубил бы всех воинов в Ольстере. Тогда король посылает толпу нагих женщин встретить Кухулина, но мальчик укрыл свое лицо так, чтобы не видеть их наготы. Наконец женщинам удалось стащить его с колесницы. Тогда они стали погружать Кухулина в стоящие друг за другом чаны с холодной водой, чтобы остудить его ярость (ferg). Первый чан разлетелся на доски и обручи; во втором вскипела вода; «а воду из третьего чана стерпел бы не всякий. Изошел тут из мальчика ferg (гнев), и тогда облачили его в одежды.» (Tain bo Cuailnge, перев. Joseph Dunn, London, 1914, pp. 60-78)[5].

Инициация на христианском Западе. Сценарии инициаций можно проследить в практике многих средневековых и более поздних религиозных, мистических и эзотерических групп, многие из которых (но далеко не все) с точки зрения религиозных властей считались еретическими. Данный предмет слишком сложен и еще не достаточно изучен, чтобы мы могли позволить себе даже краткое его освещение. Тем не менее, почти во всех сельских районах Европы вплоть до конца XIX века церемонии, сопровождавшие переход человека из одного возрастного класса в другой, воспроизводили некоторые темы, характерные для традиционных возрастных инициаций. Более того, символику и ритуалы тайных союзов можно обнаружить в практиках групп молодых воинов: имеются в виду испытания, обязательные для присоединения к такой группе, особые пляски (например, шотландский танец с мечами) и даже одежда. Инициатические сценарии можно разглядеть в церемониале ремесленных гильдий, особенно – у кузнецов и каменщиков. И, разумеется, закрытый мир алхимиков также сохранил множество хорошо знакомых нам элементов; в opus alchimicum входили характерные для ритуала инициации испытания, «смерть» и «воскресение» (Eliade, 1978, pp. 142 ff.).

Стоит подчеркнуть, что в средневековье и в Новое Время некоторые элементы инициаций сохранялись благодаря устному и письменному литературному творчеству: например, в народных сказках, в Артуриане, в византийской эпической поэме об акрите Дигенисе, в экстатических поэмах общества Fideli d’amore[6] и даже в некоторых детских играх (см. некоторые примеры в Eliade, 1958, pp. 124ff.; Eliade, 1969, pp. 120ff.). Не менее значимо сохранение инициатических сценариев в до-романтических и романтических произведениях: от «Годов учения Вильгельма Мейстера» Гете до «Серафиты» Бальзака. Что касается ритуалов инициации, воспроизводимых разнообразными тайными обществами этого периода, то мы можем сказать, что только вольные каменщики, по всей видимости, продолжали аутентичную традицию. Большинство других тайных обществ появились лишь недавно, а практикуемые в них ритуалы инициации либо созданы их основателями либо вдохновлены эзотерической литературой. Феномен создания тайных обществ с более или менее сложными инициатическими испытаниями продолжил свое существование и в XX веке (см. Eliade, 1976, pp. 58ff.).

Однако, подобные псевдо-инициатические импровизации все же имеют религиозное значение. В последнее время литературные критики стали осознавать наличие инициатические мотивы во многих произведениях современной европейской и американской литературы. Де Нерваль («Аврелия»), Жюль Верн («Путешествие к центру земли», «Таинственный остров»), Томас Стернз Элиот («Бесплодная земля»), а также многие современные писатели, вроде Шервуда Андерсона, Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, Томаса Вулфа, Уильяма Фолкнера, отдали дань этой теме. Другие авторы вскрыли инициатические сценарии в современном пластическом искусстве, особенно – в кинематографе. Таким образом, в современном западном мире символы инициаций сохранились на бессознательном уровне (то есть в мире грез и воображения). Удивительно, что сегодня эти реликты изучаются с усердием, какое трудно было себе представить шестьдесят или семьдесят лет назад. В нашем десакрализованном мире священное присутствует и проявляет себя, в основном, именно в воображаемых мирах. Но воображение – это не менее значимая, чем повседневный опыт, часть человеческой природы. Это означает, что ностальгия по инициатическим сценариям, раскрытая в литературных и других произведениях искусства, обнажает стремление современного человека к всеобщему радикальному обновлению, к renovatio, способному в корне изменить его существование.

Библиография

Полезная критическая литература, изданная после конца 1950-х годов, перечислена в моей книге Birth and Rebirth: The Religious Meanings of Initiation in Human Culture (London, 1958), pp. 137ff., позднее переизданной под заглавием Rites and Symbols of Initiation (New York, 1965). См. также более свежую критическую библиографию в «Initiation and the Modern World» в моей книге The Quest: History and Meaning in Religion (Chicago, 1969), pp. 112-126.

Книга Анджело Брелиха Paides e parthenoni (Rome, 1969) неоценима, благодаря широкому охвату источников и их тщательнейшему анализу. Фрэнк Янг предлагает социологическую интерпретацию в своей книге Initiation Ceremonies: A Cross-Cultural Study of Status Dramatization (Indianapolis, 1965). Лучшей монографией о женских инициациях является книга Брюса Линкольна Emerging from the Chrysalis: Studies in Rituals of Women’s Initiation (Cambridge, Mass., 1981).

Литература о тайных культах: книга Майкла Аллена Male Cults and Secret Initiations in Melanesia (London, 1967) представляет собой образцовый анализ ритуалов инициации в Новой Гвинее; Secret Societies под редакцией Нормана МакКензи (New York, 1967); Classes et associations d’âge en Afrique de l’Ouest под редакцией Денис Польм (Paris, 1971); и Religious and Spiritual Groups in Modern America Роберта Элвуда Младшего (Englewood Cliffs, N.J., 1973). Об инициатических моделях, используемых алхимиками см. мою книгу The Forge and the Crucible, 2d ed. (Chicago, 1978). По поводу споров об инициатических испытаниях в тайных культах, созданных в двадцатом столетии, см. мою книгу Occultism, Witchcraft and Cultural Fashions: Essays in Comparative Religions (Chicago, 1976)[7].

Мирча Элиаде

Энциклопедия религии (1987)

Перевод с английского и примечания И.С. Анофриев