Тотемизм — это систематическая символизация элементов социальной структуры (индивидов, социальных групп) посредством конкретно воспринимаемых образов (чаще всего — биологических видов) и последующее включение этих образов в отношения идентичности, власти и общего происхождения. Термин totem происходит от dotem – этим словом оджибве, одно из алгонкинских индейских племен Северной Америки, обозначали клановую принадлежность. Тотемизм как научное понятие употребляется в двух смыслах, или, говоря точнее, эти смыслы придавались ему на протяжении двух этапов развития антропологической теории. На первом, эволюционистском, этапе тотемизм определялся как порождаемый примитивным мышлением институт, как необходимый этап развития религиозных понятий, который должны пройти все народы в процессе своей культурной эволюции. Данное представление о тотемизме развивалось, в частности, Джеймсом Фрэзером и Эмилем Дюркгеймом; затем оно стало объектом подробной критики в работах Александра Гольденвейзера. На втором, более современном, этапе особо подчеркивалась «систематичность» тотемизма, что позволяло учитывать разнообразие специфических для разных культур способов символизации и классификации и, таким образом, познавать смысл тотемизма в связи с этими способами. Именно этой идеей проникнута критическая работа Клода Леви-Стросса “Тотемизм” (Totemism, 1963) и она же ляжет в основу его более поздней концепции «науки конкретного» (The Savage Mind, 1966).
Первый подход значительно преувеличивает консолидирующие функции тотемизма, придавая ему статус универсального первобытного института. Второй подход преобразует тотемическую проблему в комплекс общих вопросов наименования и символизма и преуменьшает различие между самим термином «тотемизм» и областями его применения
Практика обозначения кланов именами животных у индейцев Северной Америки была известна задолго до того, как она получила название «тотемизм». К тому времени, когда происхождение, смысл и определение тотемизма стали главными темами научных споров о первобытных религиях, основным источником этнографического материала для этой полемики стала Австралия. Этот сдвиг объясняется с одной стороны блестящей этнографической работой Балдуина Спенсера и Фрэнсиса Джеймса Гиллена, а с другой — огромной популярностью эволюционисткой концепции «психического единства человечества». Согласно этой идее, человеческая культура едина и универсальна, возникнув однажды в любой точке земного шара, она проходит через одни и те же этапы развития. Поэтому, если нам посчастливиться обнаружить народы как бы «замороженные» на ранних этапах развития, мы сможем непосредственно наблюдать те формы мышления и поведения, которые когда-то были свойственны нашим предкам. Австралийский континент, изначально населенный народами, занимающимися охотой и собирательством, представлялся идеальным местом, где можно было обнаружить самые ранние стадии культурного развития.
Тотемизм, вместе с понятием «табу» (и, возможно, понятием «мана»), стал для следующего поколения эволюционистов символом (можно даже сказать — «тотемом») первобытного мышления. Одновременно он был критерием и ключом к пониманию постулируемой иррациональности ранних форм религии. Происхождение и смысл тотемизма оставалось главным предметом грандиозных теоретических спекуляций на протяжении первых двух десятилетий ХХ века. Большинство ранних теорий тотемизма разрабатывались в русле концепции Э.Б. Тайлора об эволюции представлений о душе (например, тотемические виды рассматривались как репрезентации или вместилища человеческой души) или с учетом теории буквализации имен (согласно гипотезе Герберта Спенсера, тотемы появляются вследствие искажений в обычае присвоения прозвищ).
Споры о тотемизме достигли апогея после издания “Тотемизма и экзогамии” (Totemism and Exogamy, 1910) Фрэзера. Здесь Фрэзер отделяет тотемизм как отношение соответствия или родства с тотемом от религии как отношения с высшими силами. Он придает особое значение солидаризирующей функции тотемизма; он объединяет людей в социальные группы, и в этом состоит его вклад в “дело цивилизации”. Рассуждения Фрэзера о происхождении тотемизма базируются в большей степени на конкретных австралийских примерах. От первоначальной теории, которая определяет тотем как своего рода хранилище души, он переходит к другой теории, основанной на распространенных у аборигенов центральных пустынь Австралии обрядов интичиума, в которых каждая социальная подгруппа ответственна за ритуальное умножение некоторых (экономически значимых) животных или растительных видов. В упрощенной форме идею экономической основы тотемизма впоследствии оживил Бронислав Малиновский. Наконец, Фрэзер разрабатывает тотемическую “теорию зачатия”, моделью которой стал обычай центрально-австралийского народа аранда: личный тотем ребенка выбирается его матерью на основании личных переживаний и опыта в тот момент, когда она понимает, что беременна. “Отмеченное” таким образом животное или деталь ландшафта и становится тотемом ребенка.
В 1910 году ученик Франца Боаса Александр Гольденвейзер публикует статью “Тотемизм: аналитическое исследование” (“Totemism: An Analytical Study”), в которой “эволюционистский” тотемизм подвергнут наиболее полной критике. Гольденвейзер поставил под вопрос внутреннее единство тотемизма как отдельно взятого феномена, указав на то, что необходимой связи между клановым делением, тотемным обозначением кланов и представлением о родстве между людьми и тотемных животным не существует. Существование каждой из этих составляющих отдельно от других может быть продемонстрировано на множестве примеров, поэтому тотемизм, как полагает Гольденвейзер, является не общественным институтом или формой религии, а случайной комбинацией более простых и очень распространенных обычаев.
Несмотря на остроту и убедительность аргументов Гольденвейзера, через несколько лет после его статьи на свет появились более изощренные “эволюционистские” теории. Подобно фрэзеровской теории, концепция Дюркгейма в основном также строится на австралийском этнографическом материале. Дюркгейм полагал, что тотемизм определяется тем, что он назвал квазибожественным началом (Durkheim, 1915, p. 235), которое, в свою очередь, оказывается не чем иным как представлением социальной группы (клана) о себе самой, предстающим в коллективном воображении в символической форме тотемного животного. Таким образом, тотемизм является особым примером основного положения “Элементарных форм религиозной жизни”: религия — это форма, в которой общество познает (почитает, поклоняется, страшится) собственное коллективное могущество.
Зигмунд Фрейд включил понятие “тотемизм” в свое психодинамическое истолкование культурных и религиозных форм как пример (наряду с концепцией табу) сохранившихся до нашего времени элементов первобытного мышления. Его книга “Тотем и табу” (1918) предлагает взглянуть на культуру как на полезное следствие первобытной эдиповой вины. Тотем выбирали и почитали вместо убитого отца первобытной орды, а тотемическая экзогамия помогала смиренно искупить вину сыновей за их притязания на женщин, оказавшихся доступными после убийства отца.
В последней крупной теоретической работе в парадигме “эволюционистского” тотемизма Арнольд ван Геннеп, полемизируя с Гольденвейзером, доказывает, что внутренняя целостность тотемизма как феномена ничуть не страдает от того, что он включает в себя три компонента. При этом ван Геннеп отрицает взгляды Дюркгейма и других социальных детерминистов, заявляя, что тотемическая категоризация основывается на общественных интересах. Предвосхищая теорию Леви-Стросса, который создавал ее именно на этой основе (Levi-Strauss, 1966, p. 162), ван Геннеп рассматривал тотемизм как особый случай более общего культурного феномена классификации, хотя он и не развил это воззрение до пределов, достигнутых уже Леви-Строссом.
Современная критика Леви-Стросса фактически завершает предпринятую Гольденвейзером атаку на эволюционистский тотемизм, хотя ее целью был сам термин “тотемизм”. В книге “Тотемизм” (Totemism, 1963) Леви-Стросс представляет критическую историю вопроса и приходит к заключению, что тотемизм — это просто иллюзорный конструкт раннего периода развития антропологической мысли. Обозревая более свежий (для того времени) этнографический материал, представленный, например, в работах Мейера Фортеса и Рэймонда Фёрта, он приходит к утверждению, что именно различия между несколькими тотемическими видами служат средством различения соответствующих элементов социальной структуры. Другими словами, Леви-Стросс отрицает любые аналогические отношения (по субстанции, происхождению, идентичности, интересам) между тотемом и человеком, таким образом сводя к тотемизм к особому примеру именования или обозначения. Такой подход оставлял без объяснения (или сводил к простой частности) огромный массив этнографических данных о тотемизме, в которых между тотемом и элементами социальной структуры действительно прослеживались специфические связи и отношения. Чтобы разобраться с этой проблемой, Леви-Стросс в другой своей книге “Неприрученная мысль” (The Savage Mind, 1966) разрабатывает концепцию “науки конкретного”, согласно которой тотемические “классификации” — всего лишь особый пример более общей способности квалитативной логики. Так Леви-Строссу удалось заменить специфические отношения между элементом социальной структуры и тотемом на систематические проявления абстрактной классификационной модели мышления.
Какое место занимает тотемизм в жизни современных сообществ? Рассмотрим пример вальбири, аборигенов пустыни Центральной Австралии. Вальбири разделены примерно на сорок патрилиний, каждая из которых связана с хижиной, где происходит передача традиции и ритуальное общение с предком-тотемом из времени сновидений (кенгуру, валлаби, дождь и т.д.). Проводя ритуалы времени сновидений, они, как принято считать, входят в “ноуменальный” аспект бытия (Meggitt, 1972, p. 72) и сливаются воедино с самими предками. Здесь аналогия между человеком и тотемным существом сакраментально преобразовывается в тождественность, ритуально превращенную в реальные отношения взаимного происхождения и творения, то есть люди из разных хижин по-настоящему становятся существами различных тотемных видов. Однако, когда ритуал завершается, вальбири возвращаются к повседневному “феноменальному” бытию и обретают обычную человеческую идентичность, а тотемные обозначения становятся обычными именами, по которым различают соответствующие экзогамные группы, подсекции и другие составляющие сложной социальной структуры вальбири.
Итак, “ноуменальный аспект” жизни вальбири, ритуальное состояния, слагается из ряда соответствий, установленных между человеком и его тотемом, а в “ноуменальном аспекте” этот ряд распадается на несколько случайно выбранных именований. Тезис Леви-Стросса об “одних только различиях” как основе кодирования разных социальных групп применим только ко второму аспекту, поскольку, будучи людьми, члены подсекций и фратрий могут жениться на сестрах и дочерях членов других фратрий, чего не могут делать представители разных природных видов. Другими словами, внутри одной и той же культуры тотемическое разграничение может как служить для “именования”, кодируя отличия или различия между группами, так и, будучи возведенным до уровня метафорической аналогии, выполнять религиозное превращение людей в разные природные “виды”.
Во многих культурах тотемическая символизация элементов социальной структуры интегрируется в более крупные или более объемлющие категориальные или космологические схемы, то есть тотемные виды сами оказываются распределены по более общим категориям. У оджибве Северной Америки тотемы группируются в зависимости от места обитания (земля, воздух или вода). Австралийские аборигены доводят это явление до крайности “тотемической аффилиации”, в соответствии с которой все феномены чувственного опыта, включая цвета, орудия труда, погодные условия, а также растения и животные выделяются и группируются как тотемы (Brandenstein, 1982, p. 87). Такие универсализированные системы, в свою очередь, организуются на еще более общем порядке в терминах всеобъемлющих дуальных принципов. Бранденштейн выделяет три таких принципа — быстрое/медленное, горячее/холодное, объемное/плоское (большое/маленькое); их разнообразные перестановки и комбинации порождают тотемно-классификационные системы австралийских аборигенов (там же, pp. 148-149). Аналогичные объемлющие системы обнаружены у зуньи на юго-востоке Америки; у них тотемные кланы группируются в соответствии с семью главными направлениями (четыре стороны света, плюс зенит, надир и центр), которые, в свою очередь, также связаны с цветами, социальными функциями и, в некоторых случаях, с временами года.
Другой крайностью является индивидуализирующий или партикулязирующий тотемизм, поскольку индивид — это тоже элемент социальной структуры. У сауков и осейдж в Северной Америке члены кланов получают собственные имена, указывающие на черты, качества или свойства кланового тотема. Так собственные имена членов клана черного медведя отсылают к медвежьим следам-в-прерии, глазам, черной медведице и т.д. (Levi-Strauss, 1966, p. 173). С другой стороны, у куджамаат джоола в Сенегале человек тайно получает личного тотема через установление отношений с персонализированным животным двойником, который появляется из тела самого человека в процессе дефекации, а затем живет в буше рядом с поселением (Sapir, 1977). У усен барок на Новой Ирландии личные имена даются по животным или растительным манифестациям бесформенного масалаи, кланового духа-опекуна. Где бы имя собственное ни воспринималось как специфическое отношение между его носителем и некой сущностью, мы можем считать само наречение имени особой формой индивидуального тотемизма.
Тотемическая индивидуализация, которая предполагает, что имя указывает на особо значимые отношения, часто проявляется в именовании современных спортивных команд, а также в формальных или неформальных национальных символах, вроде орла или медведя. Тотемизм рассматривали в качестве стадии, предшествующей синкретической религии Древнего Египта, также предположительно и косвенно связанной с греко-римским пантеоном. Додинастический Египет представлял собой множество самостоятельных локальных территориальных образований (номов), в каждом из которых почиталось свое собственное териоморфное божество. Объединение Египта означало политическую интеграцию номов, поэтому эволюция древнеегипетской религии шла по пути комбинирования тотемных существ в “составных” божеств, таких, как Амон-Ра (“баран-солнце”) или Ра-Хорахте (“солнце-сокол”). Возможно, что в древности существовали некие связи между этими териоморфными божествами и греческими богами гомеровского периода: например корова Хатхор могла быть связана с “волоокой” Герой. Но, конечно же, с равной долей вероятности можно предположить, что греческие боги получили зооморфные характеристики в наследство от местного тотемизма.
Может быть, тотемизм и не является ключом к “первобытному мышлению”, как это представляли себе Фрэзер, Дюркгейм и Фрейд, но использование конкретных феноменальных образов для обозначения различий не так то просто объяснить как еще одну разновидность маркировки или именования. Где бы не предпринимались попытки расположить элементы социальной структуры (индивиды, группы, кланы, корпорации, спортивные команды, воинские подразделения) в равном порядке или в противоположность друг другу, возникает возможность преобразования количественного разнообразия в качественное, используя для этого конкретные образы. Разнообразие в таком случае не просто кодируется, оно открывает измерение смысла, идентичности как чего-то конкретного, позитивного качества.
Не важно, говорим ли мы о спортивных командах вроде “Храбрецов”, “Индейцев”, “Медвежат” или “Викингов”, или о римском, американском, германском или польском орле, или изучаем кланы ворона, орла или косатки, мы делаем различия между каждой из этих единиц чем-то гораздо большим; мы даем каждой из них некий центр, нечто значимое для нее самой. Когда это происходит, оказывается возможным развить это значимое, в большей или меньшей степени, в тесные отношения согласия, единения, силы или мифического происхождения. В этом свете “тотемы” элементов социальной структуры становятся маркерами и носителями этого смысла и идентичности; поедание или нанесение вреда тотему может, при определенных культурных обстоятельствах, стать сильной метафорой отрицания качественного значения. Когда теоретики тотемизма пытались объяснить его единственно в терминах поиска пищи, брачных ограничений, кодирования или классификации, они сводили силу культурного смысла к тезисам, которые казались правдоподобными в материалистически и прагматически ориентированном обществе. Тем самым они, фигурально выражаясь, незаметно для себя “проглатывали” смысл вместе с его маркерами и носителями.
Якобы “первобытные” черты тотемизма — не более, чем иллюзия, основанная на склонности письменных культур переоценивать абстракции и сводить богатый и разнообразный спектр значений к узким требованиям кодирования информации. На самом деле абстрактный эталон и конкретный образ неразрывно взаимосвязаны; одно не существует без другого и оба подразумевают друг друга. Разумеется, люди, объединенные в социальную организацию, которой не хватает иерархии и органического разнообразия (например, социальный класс или профессия) будут стремиться развить и драматизировать качественную дифференциацию, обращаясь к образам естественных видов. Органически разнообразные элементы социальной структуры не нуждаются в символической дифференциации. Однако, выбор не определяется простотой или сложностью; дело заключается в комплементарности между социальной формой и одной или двумя одинаково сложными и взаимозависимыми символическими альтернативами.
БИБЛИОГРАФИЯ
Brandenstein, C.-G. von. Names and Substance of the Australian Subsection System. Chicago, 1982. Комплексный сравнительный анализ тотемических категорий в отношении к автралийской социальной организации.
Durheim, Emile. The Elementary Forms of the Religious Life (1915). Reprint, New York, 1965. Классический труд о понятии “религия” и его социальном происхождении; тотемизм используется в качестве главного примера.
Frazer, James G. Totemism and Exogamy. 4 vols. London, 1910. Труд, поставивший тотемизм в фокус целой эпохи в исторической антропологии. Написано превосходным языком, но в то же время является антропологической спекуляцией с использованием устаревших данных.
Freud, Sigmund. Totem and Taboo. New York, 1918. Эвристический психоаналитический “миф о происхождении” общества, социальных неврозов и табу; теоретическая спекуляция о тотемизме на пике популярности этой темы в профессиональных антропологических кругов.
Goldenweiser, Alexander A. “Totemism: An Analytical Study.” Journal of American Folk-Lore 23 (1910): 179-293. Классическая критика “эволюционистской” концепции тотемизма, ценная даже относительно работ, изданных позднее.
Levi-Strauss, Claude. Le totemisme aujourd’hui. Paris, 1962. Переведена на английский Родни Нидамом (Roodney Needham) как Totemism (Boston, 1963). Современная критика тотемизма с символической точки зрения; классика структуралистского подхода.
Levi-Strauss, Claude. The Savage Mind. London, 1966. Развитие концепции тотемизма как способа именования в концепцию “науки конкретного”.
Meggit, M.J. “Understanding Australian Aboriginnal Society: Kinship Systems of Cultural Categories.” IN Kinship Studies in the Morgan Centennial Year, edited by Priscilla Reining, pp. 64-87. Washington D.C., 1972. Исследование заслуженного этнографа о сложностях социальной концептуализации у австралийских аборигенов.
Sapir, J. David. “Fecal Animals: An Example of Complementary Totemism.” Man, n.s. 12 (April 1977): 1-21. Современное исследование крайне необычной формы индивидуального тотемизма и его философского подтекста.
Новые источники
Adler, Alfred, Bernard Juluillerat, and Marie Mauze. Totemismes. Ivry, France, 1998.
Morphy, Howard. “Myth, Totemism and the Creation of Clans.” Oceania 60, no. 4 (1990): 55-64.
Ratha, S.N. “Rethinking Totemism: Man-nature Relationship in Maintaining the Ecological Balance.” Man in India 70, no. 3 (1990): 245-252.
Schwartz, Theodore. “Culture Totemism: Ethnic Identity, Primitive and Modern.” In Ethnic Identity: Creation, Conflict, and Accomodation. Walnut Creek, Calif., 1995.
Shapiro, Warren. “Claude Levi-Strauss meets Alexander Goldenweiser: Boasian Anthropology and the Study of Totemism.” American Anthropologist 93, no. 3 (1991): 599-610
Silverman, Eric Kline. “Gender of the Cosmos: Totemism, Society an Embodiment in the Sepik River.” Oceania 67, no. 1 (1996): 30-49.
Roy Wagner. Totemism. Encyclopedia of Religion, vol. 13, pp. 9250-9253 (1987). Перевод с английского И.С. Анофриев.